Он вышел из
микроавтобуса и посмотрел на небо. Это хорошо, что он уйдет именно так.
Возможно, это и есть исполнение его мечты: чтобы рядом солнце и облака, чтобы
лес, чтобы запах хвои наполнил легкие, и остался внутри не выдохнутым навечно,
до самого трубного гласа. Как приятно: запах хвои… А еще хотелось, чтобы кто-то
узнал, как и где именно он ушел. Ведь он не сдался? Да? Боже, какое
мальчишество. Кузьмин шел впереди, в направлении, указанном капитаном (“к
вертолету его”, — напоследок крикнул Силуянов, махнув несколько раз рукой на
кусты), и чувствовал себя сущим мальчишкой, который, играя в войну, угодил в
плен к врагам, но не сдался и с гордостью идет на расстрел, украдкой вытирая
слезу от переполняющих его чувств собственного геройства.
Все понарошку и только
слезы из глаз настоящие. Теперь же все было по-настоящему, только не было слез.
Их просто не могло быть у человека, прожившего его жизнь. Неожиданно рядом с
собой, вокруг себя он услышал звуки музыки…
* * *
Ему показалось, что в
лесу тихо играет музыка: что-то знакомое и до боли родное. Впечатление было настолько
живое, что он напряг слух, пытаясь окончательно узнать, вспомнить эту мелодию.
Почему-то вдруг это показалось важным. Он замедлил шаг, и шедший сзади капитан
слегка подтолкнул его в спину. Нет! Он сделал еще несколько шагов, прежде чем
убедился: нет, все-таки это обман, еще один, вероятно, последний в его жизни.
Это всего лишь голос леса, всего лишь шепот листвы… Он посмотрел вверх и
увидел, что два листка, крупных и, вопреки здравому смыслу, совсем желтых — в
начале-то лета! — медленно летят вниз. Они кружатся, будто танцуют друг с
другом, под ту причудившуюся ему давеча волшебную мелодию, и, о Боже, как они
похожи на его офицерские погоны — те первые золотые, с двумя маленькими
золотыми же звездочками…
Полковник не услышал
выстрела. Его вообще никто не услышал, разве что затаившийся средь ветвей
уставший от долгого пения дрозд. Но и того не испугал этот негромкий сухой
щелчок, будто кто-то совсем нетяжелый неосторожно ступил на валежник. Полковник
ничего не услышал, просто день для него вдруг померк, и исчезли деревья. Только
золотой листок маленьким солнышком среди полной тьмы все еще светил… и звал к
себе, потому что был светом в конце туннеля…
Глава 3. Три медведя
Друг не познается в
счастье,
и враг не скроется в
несчастье
(Книга Премудрости Иисуса,
сына Сираха, глава 12,
стих 8).
“Раз, два, три...
семнадцать, восемнадцать... двадцать два... — он считал шаги, но то и дело
сбивался и начинал заново: — Раз, два, три...” Уже около часа они шли через
болото, по какой-то ведомой лишь его провожатому, Кабану тайной тропе: иногда
по зыбко колышущимся под ногами мхам, иногда по колено или даже по пояс в воде.