С того момента до самого
дня гибели Кира в сражении с массагетами, Крез оставался самым искушенным и
мудрым советником великого мидийца. Судьба жестоко посмеялась над ним: он,
прежде богатейший из смертных, потерял все, даже свободу, но взамен получил
нечто не менее ценное, сделавшее его способным оценить, понять и принять образ
мысли мудреца Солона…
* * *
Время тянулось медленно,
ужас как медленно. Прямой лежал на нарах и изнемогал — от бездействия, от
собственной беспомощности, от того, что никак не удавалось заснуть. Мысли
набегали одна на другую, рождая в голове непролазные торосы… Что-то разладилось
и в окружающем мире. Его целостность вдруг нарушилась, и прозрачные
циклопические поверхности покрылись змейками бегущих трещин. Кое-где
образовались настоящие прорехи, и оттуда выглядывал то Павел Иванович, то
гримасничающая цыганка Папесса, а в одном месте просто резало глаз от ярчайшего
сияния. Он взлетел вверх, приблизился — да, в этом мире он умел летать! —
разглядел и даже в такой сумятице удивился: откуда здесь эта икона? Она же
осталась там, в доме, что за болотом… Потом помчался вниз, пред глазами
замелькали лица, целая вереница лиц, наклеенных, словно фотографии, на матовое
стекло: Гриша Функ, следователь Генрих Семенович, его отец и даже директор
школы Федор Васильевич… Лица были живые и смотрели на него с сочувствием и
грустью. Ему это не нравилось, он хотел им что-то крикнуть, что-то недоброе, но
по их глазам вдруг почувствовал опасность, которая с молниеносной быстротой
надвигалась откуда-то сверху. Он отпрянул и совсем рядом, там, где он только
что находился, с чудовищным свистом пронеслось нечто огромное и сверкающее, как
отполированная ледяная глыба. Он рухнул следом и почти что догнал, успев
рассмотреть, что это многогранный хрустальный шар, прежде чем тот ударился о
землю и взорвался мириадами сверкающих брызг. Еще он успел заметить, что в
каждой грани, как в маленьком зеркале, отражалось человеческое лицо, и это было
его лицо…
Он проснулся, вернее,
очнулся от краткого забытья, в которое провалился минуту назад. Странное дело:
подобных вещей с ним раньше небывало. Разве что от чрезмерного пития. А “дурью”
Сережа Прямой совсем не увлекался. Пробовал как-то, но неведомая сила словно бы
оттолкнула его от опасной черты, за которой открывался бездонный провал.
Охотник сидел на том же
месте в наушниках и слушал сказки радиозакладок. Сержант притащил из угла
какой-то ящик и копался в его содержимом. Сержант… Прямой отметил, что не
называет его больше “Кабан” — эта прозвище перестало вдруг увязываться с
образом этого человека. Сержант стал ему даже симпатичен. Солдат с корнями…