Через пятнадцать минут,
уже на улице, Прямой закурил и немного успокоился. Пара междугородних и
несколько местных звонков кое-что проясняли: действительно, приехала какая-то
питерская бригада и остановилась в отеле “Рижский”. Вчера они гудели весь вечер
в кабаке, и местной братве даже пришлось их слегка ставить на место. “Залетные,
хотя и быковатые, — размышлял Прямой, — но без особой крутизны, раз удалось
указать им на место, к тому же, никому не знакомы. Поставим в стойло”, — решил
он уверенно...
Почему-то ему вдруг
захотелось посидеть на природе, в теньке, поглядеть на небо, покурить и
спокойно подумать. Не часто у Прямого возникали подобные мысли, да что там
говорить — лет уж несколько не бывало ничего подобного. Хотя нет — было! И
совсем недавно. Проходил он, как припомнилось ему, через здешние места, будучи
в совершеннейшей нетрезвости, и, испытав желание отдохнуть, прийти в себя,
присел на одну из скамеечек, вспугнув парочку дохлых интеллигентиков. Но то по
пьяни, а сейчас откуда? Кто его знает…
Не склонный к
самоанализу Прямой бездумно подчинился и зашагал по зеленым аллейкам под сень
старых деревьев раскинувшегося рядом Детского парка. Он прошел мимо качелей,
пустых аттракционов и, не доходя клозета, повернул налево. У кирпичной стены,
ограждающей открытую эстраду, он остановился. Раньше тут были скамейки летнего
театра, поставленные рядами один над другим, но теперь их уже не осталось, и
пустые цементные площадки, растрескавшиеся и позеленевшие, широкими ступенями поднимались
по склону пригорка к стенам бывшего генерал-губернаторского дома.
Этот “оплот дворянства”
еще в семнадцатом был разжалован в простолюдины, и в последние годы отдан
псковской детворе под библиотеку, для благородных целей — читать и encore une
foie читать. Прямому, правда, сейчас не было до всего этого ни малейшего дела.
Он огляделся, ища, куда бы присесть, и тут в голове у него что-то защемило, да
так что на мгновение в глазах стало совсем темно. Он покачнулся, но сразу
встряхнулся всем телом, пытаясь избавиться от прихлынувшей вдруг слабости.
Пахнуло чем-то резким и крайне неприятным: то ли серой, то ли паленой тряпкой.
Он закашлялся, выкинул сигарету и, почувствовав дурноту, шагнул в сторону и
присел прямо на зеленую каменную ступень. Верно, из-за дурноты он даже не
обратил внимания на то, что парк вдруг как-то сильно опустел, скорее — совсем
обезлюдел. Только что туда-сюда бегали неугомонные малыши, там-сям сидели
опекающие их мамаши и бабульки и вдруг — вот те раз! — ни одной живой души.
Небо потемнело, как перед грозой, а деревья как-то странно вдруг стали оседать,
склоняться к земле и просто неприкрыто хищно потянули свои ветки, в его,
Прямого, сторону. Он достал сигарету и почувствовал, что рука его сильно
дрожит. “Да что это, в самом деле, — рассердился он сам на себя, — будто
наширялся! Что же это?” Но, собственно, ничего еще и не было. Пока...