В тот памятный вечер Арсиноя возлежала, откинувшись на подушки, перебирала струны и что-то тихо напевала. Я не без удовольствия отметила, что голос у нее не так хорош, как игра. Светильники моргали, отец с мечтательным выражением лица подносил к губам очередную чашу с вином.
— Дай немного и мне, — неожиданно сказала я. — На твоем лице я вижу неземное блаженство; его источник и вправду должен быть ниспослан богами.
Слуга подал мне чашу, я пригубила вино, и оно действительно оказалось прекрасным — насыщенное, сладкое и золотистое.
— С Кипра, — пояснил царь. — Он издавна славен своими винами, что выдерживаются очень долго и не дают горечи. — Мрачная тень набежала на отцовское лицо. — Кипр. Наш утраченный Кипр!
Он потянулся к флейте, чтобы, как обычно, сыграть тоскливую мелодию, а потом удариться в слезы.
— Расскажи мне побольше о Кипре! — попросила я, вовсе не желая в очередной раз лицезреть жалостное представление. Именно эта отцовская черта не нравилась мне — не склонность к вину сама по себе, а пьяная слезливость. — Что произошло там между тобой и Катоном?
По дороге в Рим отец остановился на Кипре, где Катон производил опись бывшего имущества Птолемеев.
— Катон! Знаешь, как его называют в Риме? «Суровый пьяница». Как можно совместить одно с другим? — Отец рассмеялся дребезжащим пьяным смехом. — Римляне отобрали Кипр у моего брата! Просто забрали остров себе, и бедному брату пришлось выпить яд.
Слезы навернулись на его глаза.
— Но что же Катон? Какое он имеет к этому отношение?
— Они послали Катона, чтобы он произвел полную опись казны и тем самым завершил присоединение острова, сделав его частью провинции Киликия. Но страшно даже не это. Дело в том, что, когда я прибыл туда, Катон… Катон… Он принял меня, сидя на горшке!
Я ахнула. Мне было известно, что с отцом обращались не слишком почтительно, но о таком я и помыслить не могла. Как же низко должны пасть Птолемеи, если римский чиновник принимал царя, пусть и беглого, справляя нужду! Насколько широко известна эта история? Знают ли Габиний и Антоний?
— Запах был скверный, — добавил царь. — Очень скверный. Я думаю, Катон говорил правду — его желудок расстроен настолько, что слезть с горшка он просто не решался.
— Будь он проклят с его желудком! — внезапно воскликнула Арсиноя.
А нам казалось, что она не прислушивается.
— Да, — согласилась я. — Катон заслужил проклятие, и оно на него падет.
— У него есть враги, — промолвил отец. — Катон крайне консервативен. Он старается показать себя хранителем старого благородного римского духа, но время для таких настроений стремительно уходит. Цезарь смахнет его с доски, как я смахиваю эти шашки.