Отец неожиданно взмахнул рукой, сбив несколько костяшек на пол.
— Тот самый Юлий Цезарь, что перекупил наш долг у Рабирия? — уточнила я. — Когда он явится в Египет требовать денег?
— Никогда, — ответил отец, — если нам повезет. Он по уши завяз в Галлии, желая превратить ее в очередную римскую провинцию. Его считают величайшим полководцем со времен Александра, но наш покровитель Помпей с этим решительно не согласен. Нет, дитя, Цезарь явится сюда только в том случае, если сковырнет Помпея. А конец Помпея будет означать конец Египта. Так что будем молиться о том, чтобы Цезарь никогда сюда не пришел.
Он тихо икнул.
— Должно быть, Цезарь окружен врагами, — сказала Арсиноя. — С одной стороны Катон, с другой — Помпей.
— Так-то оно так, — кивнул отец. — Но он, похоже, сделан из железа, и ничто его не пугает. Цезарь полностью полагается на удачу и все время искушает ее. — Отец рассмеялся хриплым каркающим смехом. — Представьте себе: он сделал сестру Катона своей любовницей.
Мы все завизжали от смеха.
— Любовь — это оружие, — заметила Арсиноя, и я поняла, что у нее на уме: «С моей внешностью оружие у меня есть».
— Такое оружие мы, Птолемеи, никогда не пускали в ход, — заявил отец. — Это удивительно, если иметь в виду, что все другие виды оружия нами опробованы.
— Может быть, никто в нашем роду не был настолько привлекателен, чтобы внушить сильную страсть? — предположила я.
— Вздор! — отрезал отец.
Время шло, отец оставался у власти, поскольку римляне продолжали грызться между собой и им было не до Египта. Что касается нас, то помимо обычных повседневных дел нам приходилось участвовать в великом множестве публичных мероприятий.
Как-то раз александрийцы выразили желание посвятить нам новый парк с цветниками, аллеями, прудами и изваяниями, разбитый на окраине города. Как всегда в таких случаях, мы прибыли на церемонию в полном царском облачении и регалиях; мы казались живыми статуями среди каменных. Впрочем, мне уже минуло семнадцать и к любым ритуалам я привыкла.
Однако та церемония немного отличалась от других, и прежде всего надписью, высеченной в камне по велению отца: «Владыки и величайшие боги». Выходит, Птолемеи причислились к сонму богов, а не просто земных правителей?
Отец с горделивым видом созерцал открытие монумента и слушал поразительную речь.
— О возлюбленные боги и богини, мы повергаем себя к стопам вашим… — произносил нараспев городской чиновник.
Люди один за другим подходили и склоняли перед нами головы, а потом вставали на колени. При этом, как я видела, многие дрожали, словно боялись вдохнуть некий божественный туман, губительный для смертных. Кто может сказать, что здесь было притворством, а что — истинной увлеченностью происходящим?