– Так ваши подстрелили, когда бежал... Я может сейчас умру... И не придется меня никуда сдавать...
Василиса посмотрела на черные впадины его глазниц, на иссушенные жаждой губы и подумала: "И впрямь умереть может". Главное же она нутром чувствовала: не заслуживает этот человек, чтобы ее братья его на рогатину подняли. А ведь эти так и сделают, тут никаких прорицаний Осьмиглаза не требуется.
– Дай еще водички, доченька... – попросил дядя Толя.
– Какая я тебе доченька? Внученька может еще, – проворчала Василиса. Бутылку с водой однако же дала. – Какой же вы жалкий, дяденька. И больной. Хуже пса шелудивого...
– Ну и образы у тебя, егоза, – хмыкнул дядя Толя и вновь присосался к бутылке. – Да что ж так сушит-то, итить его двести! – добавил он, не обращаясь уже ни к кому.
На обратном пути от Осьмиглаза Василиса вновь завернула на полянку к дяде Толе.
День уже клонился к вечеру. Покрывало мягкого мха прорезали длинные тени деревьев.
Как ни странно, дядя Толя оказался на месте.
Он уже не бредил, он спал, причем умиротворенно – с улыбкой неземного довольства на некрасивом, небритом лице.
– Вот, держите, я вам лекарство принесла, – Василиса растолкала спящего. – Волхв сказал, оно и покойника на ноги поднимет, – пояснила Василиса недоуменно вытаращившемуся дяде Толе.
– Волхв – это врач ваш, что ли?
– Почему врач? Он не врет! Всю правду говорит! Всегда! – твердо сказала Василиса.
Вначале дядя Толя хотел спорить. Но потом передумал, махнул рукой и принял лекарство. Тотчас же отпил из бутылки. Поморщился. Икнул.
– А что, вдруг и правда поможет – чем черт не шутит?
Василиса кивнула.
На самом деле, когда она брала у Волхва лекарство, в ее душе шла настоящая борьба.
Сказать ли Волхву для кого? Или не сказать? Или зачем говорить, если он, Волхв, ясновидящий, и все уже сам должен был понять? А если понял и не возражает, значит вроде как одобряет. А если б не одобрял, то сказал бы: Василиска, не водись с этим поганым дядей Толей, пусть его зверье дикое зажрет!
Тем временем дядя Толя вылакал треть лечебной бутылки. И явно от нее повеселел.
– А знаешь что, егоза, – сказал он, – ты такая добрая девочка... То воды мне дала... Теперь микстуру эту... Хочу сделать тебе подарок.
С этими словами пилот "Кассиопеи" извлек из рюкзака с неприкосновенным запасом металлическую кружку с выпуклой, выполненной разноцветными эмалями, эмблемой.
Блестящая, гладкая эта эмблема так понравилась Василисе, что она минут пять ее разглядывала, глаз не могла отвести!
На эмблеме лев и орел держали в лапах круглую синюю штуковину, на которой горели золотые созвездия. Звери стояли на ленте, а к ленте была прикреплена еще одна сияющая штуковина, но теперь уже пурпурная, в которой было написано нерусскими буквами.