– Еще как! Раз в месяц. Максимум – в два месяца! Р-раз – и яйцо!
"Ну и враль..." – с неодобрением подумала Василиса.
За те недели, что она прибиралась за василиском, тот ни разу не снес не то что опалового яйца, а хотя бы опаловой горошины, даже "так называемой". И никаких признаков того, что снесет в обозримом будущем, не демонстрировал!
Василиса так увлеклась своими потаенными мыслями, что когда господин Блад подозвал ее, она отреагировала не сразу. Пирату пришлось позвать ее дважды!
– Не бойся нас, дитя мое! – произнес тошно-сладеньким голосом неразоблаченного педофила господин Блад.
– Василиса! Слышала, что сказано?! – поддержал дорогого гостя грозный Боб Джи Кейн.
Тарахтя ступенями, Василиса второпях слезла с высокой стремянки, вытерла руки о спецовку и подошла к гостям, стараясь не глядеть в глаза мужчинам, как того требовал строгий муромский этикет. Да и без этикета ей было ясно: ни к чему это!
– Скажи-ка, дитя мое, – вкрадчиво промолвил Блад, – какие они, эти опаловые яйца, которыми несется ваш василиск?
В первое мгновение Василиса хотела сказать правду. Мол, работаю недавно, легендарных яиц увидеть не успела.
Но, уловив напряжение или даже угрозу, которые исходили от Боба Джи Кейна, чувствительная Василиса поняла, что за правду тот ее попросту прибьет. Поэтому она освежила в памяти недавние рассказы сторожа Жиля и, старательно изображая поселковую дурочку, каковой отродясь не являлась, отвечала:
– Тут, сударь, дело-то какое... Они в слизи все выходят, энтые яйца... И мне не велено самой их оттирать. На такое дело особый человек даден, Жилем прозывается. Но однажды Жиль показывал мне, каковы из себя яйца эти диковинные. Сияют, что твое золото! Будто внутри у них – огонь! И не простой такой огонь... а как бы... горний! – Василиса закатила глаза к потолку и трогательно сложила на груди свои ладошки.
Кормчий с недоумением посмотрел на Боба Джи Кейна. Мол, что за говорок? Что за странная девчонка?
– Да из Большого Мурома она. Ретроспективная до жути, – пояснил Боб Джи Кейн. – Приютили из жалости. От родителей сбежала. Те ее били и поступать на учебу не разрешали.
Последнее сообщение вызвало в господине Бладе неожиданно бурное оживление.
Он улыбнулся во все тридцать два холеных фарфоровых зуба. Потрепал Василису по щеке и вынул из внутреннего кармана своего белого пиджака... двойное складное зеркальце! Крышечка зеркальца была украшена эмалью и полудрагоценными камнями.
– Сбежала? Из дому? Ай да умница! Ай да лисичка! Характер! Глазки! Прелесть! Уважаю! Вот тебе, ромашечка, – с этими словами господин Блад протянул Василисе зеркальце.