В 1925 г., 46 лет, у больной прекратились окончательно менструации. Тревога, мнительность усилились. Больная очень много лечится по нервным болезням. Стала очень странная, рассеянная, забывчивая. Жаловалась родным, что трудно работать. Брала продолжительные отпуска по болезни, часто была в доме отдыха, в санаториях. Физически поправлялась после отдыха, но с каждым разом хуже справлялась с работой. Больная отмечает, что она «как-то поглупела», отмечалось в поведении много нелепых поступков. В конце 1928 г. больная была переведена на инвалидность. С переводом на инвалидность стала высказывать опасения, что она умрет с голоду, стала скупой, прятала вещи и забывала, куда их спрятала. Стала очень нервной, вспыльчивой, раздражительной. Вначале было критическое отношение к своему состоянию, считала, что она не нервная больная; мнительность, раздражительность от болезни, затем критическое отношение к своему состоянию начиная с 1930 г. утратила, стала считать себя здоровой, перестала ходить к врачам. Появилась подозрительность к чужим людям, высказывала бред преследования, ее думает кто-то убить, бред ущерба - соседка по квартире обкрадывает ее, ворует се вещи, поэтому все вещи она по нескольку раз в день прятала из одного места в другое, считала, что молодой человек - сосед по квартире - забрался к ней в комнату в ее отсутствие, украл у нее часы, намеревается ее убить ночью. Подозрительна, недоверчива ко всем людям, за исключением только брата и его жены. Перестала совершенно читать с момента перевода на инвалидность, потеряла Ориентировку в окружающем.
Часто останавливалась перед портретом отца, разговаривала вслух, отвечала на какие-то вопросы, часто при этом смеялась. Брату и невестке говорила, что отец ее жив, она куда-то должна с ним поехать. Разубедить больную было трудно в этом, так как больная как будто быстро и охотно соглашалась, что отец давно умер. С улыбкой кивала при этом головой, но через несколько минут она опять начинала утверждать, что отец жив. До 1931 г. больная сама себя обслуживала, мыла пол, штопала чулки, шила, готовила обед, ходила на рынок, покупала продукты, при этом забывала получать сдачу. С конца 1931 г. в практической жизни беспомощна, без посторонней помощи не могла обходиться. С 1932 г. меньше высказывает бред ущерба и преследования, стала спокойна. «Стала какой-то веселой и глупой», - говорит про больную невестка. С 1933 г. больная утверждает, что она маленькая девочка, ей 16 лет, иногда говорила, что ей 10 лет. Во время получения паспорта весной 1933 г. больная сама расписалась. В конце лета больная уже не в состоянии была написать фамилии и не понимала задания. В таком состоянии больная поступила в клинику.