– О чём это они спорят?
И он отвечал мне:
– Неужели ты, придя в
Иерусалим, не знаешь о происшедшем?
Я же спросил:
– О чём?
Он сказал мне в ответ:
– Что было с
расслабленным из Дома милосердия, который тридцать восемь лет ждал исцеления, и
некому было опустить его в купальню, а Галилейский пророк исцелил его Своим
Словом? Но было это в субботу, и начальники наши искали убить Его за то, что
такие дела делает в субботу… Да вот, пойди, посмотри сам!
Собралась же в притворе
Соломоновом толпа народа, и многие из них кричали, и спор поднялся великий. Я
же, подойдя, спросил:
– О чём это кричат между
собою?
И сразу несколько
человек отвечали мне из толпы:
– Или ты не слышал о
Галилейском пророке, исцелявшем в субботу, когда Закон наш не велит надевать в
субботу башмаки, подкованные гвоздями? Фарисеи же искали убить Его за то, что
нарушает субботу и Отцом Своим называет Бога, делая себя…
Но я уже не слушал их.
– Истинно, истинно
говорю вам, – раздался голос чистый как весенний дождь, спокойный как воды
Иордана, – …дела, Мною творимые, свидетельствуют о Мне…
И, протиснувшись сквозь
толпу, я увидел Его.
Одетый в белый хитон, был
Он высок и немного сутуловат. В глазах Его – тёмных, как плоды каштана, мягких,
как самое тонкое верблюжье покрывало – не было и тени лукавства, грустно
смотрел Он вокруг себя, точно сожалея о всех. Не было в Нём ни суетной заботы,
ни грубой чувственности, ни горделивой отстранённости. Не было ни страха, ни
злобы. И глядя на Него, я прошептал: «Ты – Сын Божий, Ты – Царь Израилев…»
III
Ни дом наш, увитый
лозою, ни тонкое, как волос, переносье Есфири, ни ночь, затаившаяся в глазах её
– ничто не могло вырвать у души моей восторга такой силы, как слова Его. Сердце
моё размягчалось, как кусок высохшей кожи, брошенный в воду. Позабыв отца,
Есфирь и сто пятьдесят динариев, отложенные в кипарисовом ковчежце, я пошёл за
Ним. И вместе с другими ходил под палящими лучами полудня и спал под тихим
мерцанием звёзд.
Пришли же к озеру
Геннисаретскому, и народ во множестве стал теснить Его. Взошёл Он в лодку и
начал говорить к ним. День клонился к вечеру, и солнце, похожее на спелую
ягоду, за спиной Его скользило в воду. Казалось, от тела Его исходит сияние, и
нельзя было не любоваться Им. Голос Его ласкал слух, и слова бальзамом капали
на сердце. Когда наступила ночь, взошёл Он на гору Карн-Хоттин для молитвы, а
утром, обратившись к дожидавшимся Его, сказал, что надлежит Ему избрать
двенадцать учеников. И, встречаясь в толпе глазами, стал подзывать к себе.
Когда же одиннадцать были рядом с Ним, обратился ко мне. И так, встали вокруг
Него: Симон-Пётр из Вифсаиды и брат его Андрей; Иаков и Иоанн, сыны Зеведея;
мытарь из Капернаума Левий; Нафанаил, сын Толомея из Каны; Филипп из Вифсаиды;
Симон, бывший прежде зелотом; Фома, прозванный «Близнец»; Иуда Фаддей; Иаков
Алфеев и я – Иуда, сын Симона из Кериота, что в нагорной стране Иудейской.