Дуэт Берю — Фуасса продолжается. Похоже на театр в Чикаго.
— Но я ничего не сделал, — плачет лучший из рантье.
— Согласен, ты ничего не сделал, — неожиданно уступает Толститель. — Ну, так я сообщу своим рахитичным начальничкам то, что ты ничего не сделал. И я им представлю доказательства того, что ты ничего не сделал, старая плевательница!
— Ма, ме, — блеет Фуасса.
— Оставь свою маме в покое, — голосит Берю. — И попытайся усечь, что происходит, приятель!
Его Величество Ужаснейший собирает воедино дыхание, временную паузу и кураж. Затем понижает голос до шепота так низко, что мне уже не нужно затыкать уши:
— Этой ночью, дедуля, я был вместе с комиссаром Сан-Антонио и Пино. Они оставили меня снаружи, в машине. Но я не из разряда осадочных пород, мне надо перемещаться. Чтобы размять ходули, я прогуливался вдоль ограды. И я все видел, слышишь, отрада палача, ВСЕ!!!
Снова тишина. Мне не нужно быть там, чтобы видеть притворство Фуасса. Я представляю, слушая. Иногда происходит смещение органов чувств. Уши служат для зрения, нос для слуха, зрение для пробы, пальцы для обоняния и слизистые для осязания.
Пинюш приближает к моему уху усы вида взъерошенной шерсти кокосового ореха.
— Что он надумал?
— Посмотрим! — прерываю я. Первым не выдерживает Фуасса.
— И что же вы видели?
— То, что возбудит моих начальников, килька ты Б майонезе!
Слышен шлепок с немедленно последующим криком. Если мой дедуктивный ум работает немного лучше, чем водопровод дорожной гостиницы, речь идет о подзатыльнике в исполнении Толстяка.
Опять тишина.
Затем сломленный голос Фуасса.
— Но чего же вы от меня ждете?
— Кусочек торта, — отвечает Берюрье.
Мои евстахиевы трубы шевелятся.
— Как вы хотите…
— Нужно сказать не «как», а «сколько», приятель.
Голос Огромного принимает мерзкие модуляции.
— По-моему, мое молчание стоит зернышка, понятно, чувак: если я вспомню, что я легавый, ты попадешь в котел, если забуду — выползешь не ошпаренный. Это заслуживает пачечки, не так ли? Давай, заверни-ка пакетик и расстанемся друзьями.
— Это шантаж, — бормочет Фуасса.
Вторая оплеуха заставляет его испустить стон.
— Повежливее, — добавляет Берю. — Ну что, ты линяешь? Мне надо кормить жену, месье Фуасса, и собаку, и служанку, не говоря уж о моих красных шариках, которым необходимо полное восстановление. А лекарства, Жерар, кусаются. Фармазовты только и переклеивают этикетки с новыми ценами. В наши дни, если ты, к несчастью, идешь дальше, чем аспирин, твой бюджет срывается в свободное падение. Ну так сколько ставишь?
— Миллион? — предлагает Фуасса.