Он помолчал, а затем продолжил тихо:
– Но, Лукреция, мне очень наскучило вести себя по-джентльменски.
Маркиз ждал от нее ответа. Потом, покраснев и опустив глаза от смущения, она прошептала так, что только он мог слышать:
– Мне не хотелось бы, чтобы вы и дальше скучали, милорд.
Он вскрикнул, и это был возглас триумфа и восторга, восторга человека, который осознал, что он счастлив.
Потом он обнимал ее, прижимая к сердцу, и вынимал шпильки из ее волос, чтобы они рассыпались у нее по плечам, ниспадая до талии.
– Как ты прекрасна, моя милая! – глухо сказал он. – Я хочу целовать всю тебя – с макушки, пахнущей фиалками, до подошв твоих бедных, измученных крошечных ножек. Но пока я не могу оторваться от твоих зовущих губ, потому что они пленяют меня так, как ни одни женские губы не пленяли прежде!
Говоря это, он стал медленно расстегивать застежки ее платья, обнажив белые плечи, и провел губами по совершенным изгибам ее шеи, снова напомнившим ему о мерлинкурских лебедях.
Потом его пальцы стали ласкать ее маленькие острые груди, заставляя ее трепетать от блаженного, неведомого прежде чувства. Потом их губы встретились. Они впились друг в друга с восторгом и радостью, и он все теснее прижимал ее к себе, уже ни о чем не думая.
– Я люблю тебя! Боже, как я тебя люблю! – вскричал маркиз.
Лукреция заметила, что его глаза имеют то же выражение, которое так потрясло ее, когда она встала перед ним на колени, чтобы снять ему сапоги.
Это были глаза, полные любви и желания! Это была всепоглощающая, требовательная, властная, жгучая, пронзительная любовь! Лукреция на секунду отпрянула, испугавшись силы его страсти, словно опасаясь, что ее пламя сожжет ее дотла.
Это чувство уже не было тем нежным и уютным, которое она ожидала испытать. Оно было всепоглощающее, мощное, бурное. И это неизведанное прежде чувство ей предстояло испытать, когда она будет «заниматься любовью» с мужчиной, которого любит и который любит ее!
– Ты моя! – прошептал маркиз, сжимая ее в объятиях. – Моя! Я боготворю тебя! Ты моя единственная любовь, моя жена, вся моя жизнь!
Лукреция ощутила неистовое биение его сердца, и ее охватило страстное возбуждение, почти нестерпимое и болезненное.
И она поняла, что это и есть восторг, красота и триумф божественного экстаза, уносящего мужчину и женщину к самому солнцу.
– Я люблю… тебя… тоже, – прошептала она, но слова были им больше не нужны.