По правде сказать, человек в рясе не слишком-то походил на священника. Шадо отметил и свернутый набок нос, и не раз рассеченные брови, и мясистые уши в диковинных заломах.
— День добрый, отце, — сказал Шадо. — Прошу, посторонись! Время раннее, а до обедни еще надо дожить.
— Мир вам, дети мои, — зычно пробасил священник. — Время прощать обиды и время быть прощенными. Светлый день для всех нас!
Шедшая до сих пор ровным строем автоколонна за спиной Шадо сжалась в гармошку.
— Новая жизнь нарождается! — громыхал святой отец. — Идите домой к своим женам, несите радость детям и спокойствие родителям, пусть полнится ваша чаша и будет жарким очаг. Не нужно крови в светлый день!
Шадо загривком почувствовал, как за спиной нарастает шепоток. Священник поперек пути — к добру ли такой знак? Среди тех, кого удалось снарядить в этот поход, предводитель по-настоящему мог положиться от силы на два десятка преданных бойцов, использовать пару сотен, а остальные — хвост, инертная масса, мясо — годились лишь на то, чтобы мостить собой путь к независимой Алтине.
— Отойди с дороги, отце, — почти ласково повторил Шадо. — Это не твоя война, и незачем тебе ввязываться в мирские дела.
— Я отце Миклаш, — ответил тот, — священник прихода церкви Рыбаря Пришана, что в Плешине, на южном берегу Тополины. И нет такой войны, что не была бы моей.
В середине колонны самые нетерпеливые вылезали из машин и пробирались вперед — посмотреть, кто посмел задержать шествие «землемеров». Холодный металл в руках, вороненые стволы, лязг затворов — все это приятно щекотало нервы, и то тут, то там перекатывались мелкие волны смешков.
— Кайтесь! — гремел над толпой бас отце Миклаша. — Замыслив недоброе, отмолите грех! Услышьте свою совестю!
— Вы перед кем рты раззявили? — пронзительно крикнул кто-то из третьей или четвертой машины. — Какой он святой отец, если даже толком по-нашему не говорит?
Отце Миклашу показалось, что он узнал этот голос.
— Остановитесь, пока не запоздало! — пробасил он, чувствуя, что не успевает вспомнить все слова, как надо, и оттого становится смешным. — Вернитесь в разум! Люди!..
Сухой треск выстрела оборвал его речь. Отце Миклаш пошатнулся, опустил голову, глядя, как у левой ключицы пыльная поношенная ряса промокает черным.
Над полем повисла странная полутишина — все замолчали разом, и вокруг разлился гул дизельных моторов, перемешанный со стрекотом цикад.
— Нельзя, — прохрипел отце Миклаш, роняя веточки вербы в пыль. — Бог не с вами сегодня. Уведи!
— Не тебе решать за меня, ряженый! — как мог громко ответил Шадо.