Забелкин выскочил из ворот, когда лужайка была почти выкошена. Ахнув, метнулся к соседу:
— Ты зачем?!.. Ты что же. Как ты смеешь?
— Привет, — сказал Гусев, продолжая работу.
— Прекрати! Немедленно прекрати!!
— Ась?
— Прекрати, говорю! Хулиган старый!..
Забелкин стал на уцелевшем клочке травы, раскинул руки — будто останавливал идущий на него трактор. Гусев, мерно размахивая косой, наступал безудержно. Взмах, шаг — ложится сбоку ровненький валок травы. Взмах, шаг. Взмах, шаг…
— Зацеплю.
— Ты ответишь!! — закричал Забелкин, отпрыгивая от шипящей косы. — Ответишь! Хулиган!!..
— Брысь.
Коса слизнула остатки травы под забором и замерла. Гусев шумно выдохнул, глядя на Забелкина сверху вниз. Сморщил мокро блестевший нос, наслаждаясь волнением соседа.
— Не трепись, что раньше всех встаешь. Проспал сегодня…
— Я те покажу «проспал»!! Безобразишь! По закону будешь отвечать! За самовольство!!
— Какому еще закону?
— Здесь моя половина! Ты не знаешь?!
— Общий лужок.
— Я те покажу «общий»! Чей это — «общий»?!
— Ничей. Кто смел, тот и съел.
— Да ты. Да я тебе…
— Брысь. Не жужжи.
— Я те дам «не жужжи»!.. — от гнева и горя у Забелкина трясется бровь. — Разбойник ты! С большой дороги! Только и знаешь — себе хапать! Как теперь траву будем делить? Как, я спрашиваю? На весах развешивать?!
— Я скосил, я и заберу.
— Не дам! Не позволю!!
Гусев смотрит на соседа, откровенно смеясь, а выпуклые, желудевого цвета глаза его мудры, снисходительны и спокойны. Нету в этих глазах суеты. Есть величие.
— Да бери ты ее всю, — говорит он, вздохнув.
— Чего? Куда?
— Забирай всю траву. Я ведь… Мне покосить захотелось.
— Нет, правда?!
Гусев, с трудом нагнувшись, надевает шлепанцы. Азарт работы прошел, ему опять больно. И руки дрожат. Подпираясь косьем, медленно побрел к своей калитке, не оглянулся даже на оторопелого соседа Забелкина.
— Иди завтракать! — позвала жена Евдокия Ивановна. Гусев тяжко поднялся на крыльцо, постоял, отдуваясь. Но в комнаты вошел твердо. Севши за стол, подвинул тарелку с холодным мясом, литровую фаянсовую кружку.
— Сахар где?
— Тебе ж нельзя, Миша.
— Давай.
В темный крепчайший чай бросил горсть рафинада, размешал. Попробовал на вкус и еще добавил. Жена, печалясь, наблюдала за этим безобразием.
— Полежи после завтрака, Миша!
— Дело есть.
— Опять дело? Какие у тебя дела?
— Гравию на дорогу привезти.
— Господи, без тебя не привезут! Гравий! Это Забелкин обязан доставать, он в дорожной комиссии!
— Где ему.
— А тебе?!
— А я могу.
После завтрака, посапывая, сердясь на непослушные свои руки, вытащил из шкапа и надел синий габардиновый френч, брюки галифе — старую, знаменитую форму хозяйственных работников. Габардин залоснился от времени, блестит, и карманы оттопыриваются, но внушительности эта мелочь не убавляет. Можно парад принимать в таком костюме.