— Так это ты шутишь, негодник эдакий?
— Шучу. А что, нельзя?
— Отчего же, можно. Только ты мне ответь, бумажки мне
выбросить али к тебе на стол положить?
— Я те выброшу! Конечно, на стол! — орал что есть голосу
внук. — Я же сказал, что это важные документы.
— Тогда чего же ты их разбрасываешь?
— А это для шутки!
— А... Ну, я понесла...
Бабушка тяжело встала и, опираясь на палку, пошаркала из
гостиной в кабинет внука.
— Ну и сволочь ты, Кирилл! Ты чего над старенькой бабушкой издеваешься!
— звонко вскрикнула девушка в голубом платье.
— Действительно, не очень это красиво, — вторил ей бородатый
господин с перстнем на мизинце.
— Ничего вы, совки колбасные, не поняли! — спокойно возразил
Кирилл. — Конечно, я для вас разыграл сцену. Но играл только я. Бабушка на
полном серьезе показала вам, нехристям, свое безграничное смирение и уважение к
мужчине. Даже если этот мужчина — ее сопливый и пьяный внук. А почему? А
потому, что сказано в Писании, что не мужчина для женщины, а женщина для
мужчины, потому как мужчина есть господин женщины.
— Теперь понятно, почему в семнадцатом всем этим писаниям
так быстро пришел конец, — прогнусавил будущий секретарь райкома, — потому что
в основе всей этой идеологии лежит неуважение к человеку, даже если это только
половина человечества.
— А тогда почему же твой любимый поэт Рождественский,
который, насколько я знаю, никогда не был замечен в уважении к русской
православной традиции, — почему он в одном из своих виршей столь настойчиво
просит свою возлюбленную быть хоть маленько послабее? Там что-то такое: я для
тебя всех по стенке размажу, я для тебя луну с неба демонтирую, я для тебя кило
сервелату достану — только, пожалуйста, будь слабее. Значит, уже и эту
крапленую красную масть достала бабская эмансипация! — Кирилл поднял бокал с
вином. — Предлагаю тост. За слабость! За кротость! За скромность! За нежность!
За верность! То есть за русскую женщину с большой буквы рэ.
Во время произнесения тоста Кирилл неотрывно глядел на
Ниночку. Это заметил Игорь, потому после осушения своей порции и целования
ручки у напарницы по танцам взял Нину за руку и потащил к выходу.
Пока они скоро одевались и многословно прощались с Дарьей
Михайловной, из дальней комнаты раздавался протяжный напев Кирилла: «Если ты помрешь,
карга старая, я в могилу с тобой вместе лягу. Только ты одна меня любишь в этом
мире. Слышишь, клюшка ты глухая!..» Когда Ниночка непроизвольно шагнула в
сторону рыданий, ее остановила цепкая рука Игоря.
— Не обращайте внимания,
— печально улыбнулась хозяйка. — Этот стон у нас песней зовется... Любит он
свою бабку больше всех...