О, Павлик так не мог, ему нужно было во всем дойти до самой
сути, чтобы не осталось ничего неясного. Вспомнился жаркий день, пикник нашей
группы на пляже во время сессии. Мы резвились и пьяно дурачились, а он, будто
ничего вокруг не замечая, сидел в сторонке на песке и с карандашом в руках
упоенно читал толстенную книгу из «Букиниста».
Следующая картинка высветила фрагмент его кризиса. Месяц во
время работы над дипломом он беспробудно пил, причем все равно с кем, лишь бы
его слушали. Быстро запьянев, он долго и страстно говорил что-то замысловатое,
непонятное. Часто такой вечер кончался истерикой с катанием по полу и битьем
кулаками по грязным половицам. Его соседи рассказывали, что он даже во сне
постоянно с кем-то спорил, что-то горячо доказывал, называя своего собеседника
«он».
После окончания института до меня доходили слухи, что Павлик
женился, потом развелся, поменял несколько мест работы, словом, продолжал
«куролесить» и чего-то искать. Чего — так никто из ребят и не понял.
Наши девчонки пробовали «вращать с ним романы», только ничего
у них из этого не получалось. Он их отпугивал чересчур серьезными разговорами,
концертами «скучнейшей» классической музыки и при этом совершенно детским
целомудрием — «пионерской дистанцией», как они выражались, недоуменно хихикая.
И вот теперь он рядом, а я его не узнаю. Никак не могу
свыкнуться с ним, таким необычным, новым и... сияющим. Светка предупреждала
меня, что он «издаля», что «вроде как не то покрутел, не то крутанулся». Нет,
ничего из ее снайперских определений к новому Павлу не подходило.
Я бросила полотенце на ринг и просила у него пощады. Мы
договорились о следующей встрече. Как я ни отдаляла этот момент, но он
неотвратимо приближался: скоро снова идти к нему, а я по-прежнему пребывала в
состоянии неготовности. Да что же это такое! Светка меня считала «опытной
сердцежуйкой», «известной романисткой», да мне и самой казалось, что мужчине
меня трудно удивить. Все эти грубые и примитивные особи, как ни пытались усложнить
свое поведение, не могли скрыть своих истинных целей — из каждого слова и
взгляда сквозило одно пошленькое вожделение. Ты жаждешь душу открыть и
поделиться сокрытыми в ней богатствами — у этих же одетых в костюмы самцов на
уме одно.
Я сидела перед зеркалом, вглядываясь в свои глубокие и ясные
глаза, критически, но с любовью рассматривала гибкую и стройную фигурку и
думала, думала свою длинную думу.
Во время передышек пробовала включить телевизор. У меня их
два: в комнате и на кухне, чтобы везде бегать по делам и не прерывать просмотр
любимой драмушечки, — смотрю обычно их. Сейчас входит в традицию такой вопрос:
«Что сейчас смотришь?», и это все больше напоминает: «Ну, ты сейчас пьешь или в
завязке?» или «От чего с ума сходишь?»