Включаю и слышу, что и всегда: «Доченька, твой отец так
хотел, чтобы ты стала счастлива. (Крупным планом — густые слезы по изможденному
страданием лицу.) Он всю свою тяжелую жизнь только и говорил, что о твоем
счастье. (Как из тумана, всплывают воспоминания об отце, работающем на бойне.)
Он говорил, что уж если мы с ним не были счастливы, то ты должна стать
счастливой. Ведь мы все живем ради счастья. (Молодые — плачущая и плачущий —
медленно бегут по берегу океана в лучах заката.) Но мы не были счастливы. И вот
ты теперь выросла, и мы очень надеемся, что ты будешь счастлива. (Крупным
планом — юная девушка в белом платье с розой в волосах.) Потому что, если
ты станешь счастлива, то и мы станем счастливы, хотя мы сами, конечно, не были
счастливы...» Раньше к концу первой реплики на мои ясные очи наворачивалась
тучная слеза. Теперь же вся эта тягомотина раздражала, и я выключала домашний
утешитель.
Несколько минут думала, как же должен быть талантлив
сценарист, который все это написал. А еще у него напрочь должна отсутствовать
совесть при наличии страстного желания загрести «много-много денег». Ведь это
надо же уметь — из минутного анекдота раздуть стосерийную мелодраму. Надо
придумать столько пустых фраз, внешне красивых мизансцен, в которых только
воздух и вода с мылом.
Снова присела к зеркалу и погрузилась в думание... Светке на
этой межполовой войне несравненно проще. Как она сама выражалась, ее место в
тылу, куда с передовой оттаскивают раненых, чтобы она, медсестра, зашивала,
пришивала и бинтовала рваные, колотые, резаные и жеваные раны фронтовых подруг.
На мой вопрос, не желает ли и она принять участие в боевых действиях, она
дергала большой головой и блеяла: «Мммэ-э-э-э-а!».
Вообще-то у Светы крупна не только голова, но и все
остальное. Иногда я просто благоговею перед ее монументальностью, как арапчонок
перед пирамидой Хеопса. Однажды в виде очень смешной шутки предложила ей
поменяться телами. Она, как бы примеряя на себя новую одежду, с высоты своего
роста оглядела мою тонкую девичью фигурку, жалостливо вздохнула, как над
умирающим от дистрофии, и, пустив волну по своим пышным формам, выдала свое уничтожающее
«мммэ-э-э-а».
Как же я люблю эту «нежную» девушку! Знали мы друг друга еще
в институте, сблизились на работе, а подружились во время моего очередного
развода, когда она помогла мне зализать «фронтовые раны». С тех пор она так и
принимает меня, растерзанную пулями и штыками неприятеля, чтобы излечить,
успокоить и снова отправить на передовую, в новый бой до победного конца.