В спальне наедине тоном помягче сказал отец Михаил жене перед долгими
своими вечерними молитвами:
— Ты, мать, потихоньку одежонку его починяй. Сюртучок бы ему новый надо,
да не получится справить нынче. Ты тот его, фризовый почисти. Хочется, чтобы не
хуже других выглядел, а куда деться — приданое Олюше собирать надо... Особенно
не спеши, милая, отправимся после Крещения.
Темная, звездная и морозная ночь опускалась на тихую Коломну, на
окраине которой в маленьком домике в четыре окна с чудесной башенкой на крыше
готовились к близкому расставанию.
.
Глава 2
НОЧНЫЕ ДУМЫ
Сон никак не шел. Впал было в дрему под тихое бормотание отца, стоявшего
на коленях в спальне перед божницею, но вдруг будто теплою водою смыло всю
сонливость.
Он уезжает!
Милая, любимая Коломна, которую обегал сотни раз, в которой все и все
знакомо, от высоких речных берегов до широких дорог, уходящих за городскими
заставами на юг и на север, от дедовского собора и всех церквей до городских
лавок... И здесь останутся матушка и батюшка, любимые сестрички и брат, дедушка
и бабушка, и странный второй дедушка, и крестный, и добрая Фроловна, и
нелюбимые семинарские учителя, и сосед, ласковый ямщик Николай, уже старенький,
давно передавший
свое дело сыновьям,— отчего-то полюбился ему Вася Дроздов, и дед Николай
при встрече совал ему то пряник, то жменю семечек. Большому уж и неловко было
брать, отдавал младшим... Прощай, дед Николай!
Василий осторожно повернулся на узком сундуке и лег на спину.
Растопленная к ночи печь дышала жаром, и он распахнул старенький армяк, которым
укрывался. В правом углу перед иконой Спасителя едва мерцала лампада. Кот
спрыгнул с печи и темной тенью скользнул на топчан, в ноги к меньшим. За окном
сторож ударил в колотушку. Да уже час
ночи...
Чего не жаль, так это семинарии с ее вечно грязными коридорами, не
топленными в лютые морозы классами, бесконечной латынью и схоластическими
рассуждениями, неизбежно вгоняющими в сон и рьяного любителя премудрости. Одно
хорошо: в толпе грубых и ленивых семинаристов Василий обрел нескольких
товарищей, которые понимали его и были интересны ему.
Поначалу его обходили и косились, зная, чей он внук и сын. Всегда
чисто, даже щеголевато одетый, тихий, вечно с опущенным взором, он держался
наособицу. Все знали, что Дроздов наизусть помнит уроки из риторики, истории,
латыни. Прохладный круг одиночества ограждал его, был привычен, но и тягостен.
Вот почему вдруг вспыхнувшее товарищество сильно скрашивало неказистую жизнь в
семинарии. Теперь же друг любезный Гриша Пономарев поступал в тверскую
семинарию, и его очень будет не хватать, но Ваня Пылаев и Андрей Саксин тоже
отправляются к Троице.