— Эффектно! — заметил он. Женщина усмехнулась, вздохнула:
— В будущее твое заглядывать не велено, — сказала она. — А в прошлое… Погоди!
Антонина встала. Ласковин уловил в ее движениях порывистость, какой раньше не было.
Вынув из серванта большой фужер и бутылку вина («Кагор», — прочитал Андрей), налила на треть и выпила сама, Ласковину даже не предложив.
— Тебе сейчас нельзя пить, Андрей Александрович, — пояснила она. — Потерпи уж. Пойдем-ка на кухню со мной!
— Зачем?
— Зелье готовить!
Рассмеялась и шагнула, откинув завесу (соломенные, раскрашенные в яркие цвета висюльки); ткань платья сбегала по ее телу от поясницы к лодыжкам и следовала каждому движению круглых крупных ягодиц.
Кухня была средних размеров: не большая, не маленькая. Чистая. На стенах деревянные доски, ковшики, дуршлаг. Крупы в жестяных, в красный горошек, банках. Буфет. Большой импортный холодильник. Пахло травами и пряностями. Обычными: укропом, корицей, лавровым листом. Над раковиной — заправленное в резиновую держалку полотенце с вышивкой.
Андрей уселся на подоконник, сбоку от цветочных горшков.
Антонина, надев фартук, подняла без труда (сильная женщина!) десятилитровую стеклянную бутыль с водой, почти полную, отлила в кастрюльку. Поставив бутыль на место, погрузила в кастрюльку пальцы, постояла так с минуту, шевеля губами.
— Непростая у тебя судьба, Андрей Александрович, — сказала она, раскрыв дверцы буфета, украшенные сложной формы стеклом с матовыми ветвистыми узорами. — Непростая!
Вынимая один за другим туго набитые холщовые мешочки размером от крупного яблока до детского кулачка, женщина складывала их кучкой на стол.
— И место у тебя в жизни непростое. Судьба твоя — узелок на узелке.
Теперь она по очереди брала вынутые мешочки (всего штук двадцать), нюхала и раскладывала на две стороны.
Вода в кастрюльке начала закипать.
— Бывает так, — произнесла Антонина, — что люди рождаются на неправильной стороне. Раньше-то все видно было, а сейчас…
— А сейчас? — повторил Ласковин.
— А сейчас кто их разберет, стороны эти!
Антонина убрала лишние мешочки обратно в буфет, а отложенные, восемь, развязала и содержимое их стала всыпать в кипящую воду, помешивая деревянной ложкой. Ложка эта, как заметил Ласковин, была вырезана вручную и не очень умело. Содержимое мешочков походило частью на измельченные растения, частью же — на порошки: серый, белый, желтый. Подсыпала их Антонина на глазок, по неуловимым признакам определяя, сколько требуется. Закончив с добавками, ворожея завязала мешочки и тоже убрала. Попробовала варево с ложки — точь-в-точь как суп: «Хватает ли соли?» Удовлетворенно кивнула и вынула из холодильника нечто напоминающее лягушачью ногу. Однако это была не нога, а корень.