Все той же рукавичкой подхватив кастрюльку с огня, Антонина выключила газ и, покачивая бедрами, направилась в комнату.
— Садись! — распорядилась она. — Нет, сюда, за стол садись!
Что-то между ними изменилось. Андрей и эта женщина словно бы вдруг стали давними знакомыми.
Взяв прямоугольное зеркало, ворожея установила его на столе напротив Ласковина. Теперь он мог любоваться собственной физиономией. Потом появилась свеча, толстая, белая как молоко, на подставке в форме пятиконечной звезды из бронзы. Кастрюлька появилась в последнюю очередь. Антонина сняла крышку. От «зелья» поднимался густой пар.
— Ложку-то дашь? — спросил Ласковин, усмехнувшись. — Или так лакать полагается?
— Не полагается. Это не едят и не пьют. Сиди спокойно!
Антонина зажгла свечу и вынула из ящика шкафа деревянную дудочку. Подержала над огнем. Дудочка, как и ложка, которой ворожея мешала варево, была сделана вручную и не очень аккуратно. Следы ножа были хорошо заметны на желтоватой древесине. К удивлению Ласковина, выдержанная над язычком пламени поверхность покрылась не черной копотью, а каким-то серебристым, похожим на иней налетом.
Щелкнул выключатель, и комната погрузилась в темноту, рассеиваемую лишь пламенем свечки и его отражением в зеркале. Сумрачный свет снаружи не проникал сквозь задернутые шторы. Рыжий огонек приплясывал, словно от дыхания.
— Смотри на себя! — распорядилась Антонина. — Сосредоточься на отражении!
Андрей попытался, но чем дальше, тем это было трудней. Мешал трепещущий язычок огня, мешал пахучий мутный пар, поднимавшийся над кастрюлькой. Мешало то, что стоит чуть-чуть откинуть голову — и упрешься затылком в мягкую женскую грудь.
Протяжный высокий гнусавый звук раздался над головой.
«Дудочка, — сообразил Андрей. — Та самая».
Тон звука поменялся. Как и первый, он был некрасив. Вызывал ощущение неудобства. Как надоевшая боль. Андрей глубоко вздохнул. Влажный пар напомнил ему, как мать в детстве лечила от бронхита. Но запах был другой.
Тон снова сменился. Андрей качнул головой и коснулся затылком Антонины. Женщина не отодвинулась. Звук перепрыгнул еще на секунду вверх, потом — почти на октаву вниз. Неудобство прошло. Сзади Ласковина обволакивало теплом… Свечное пламя растворилось. Теперь Андрей яснее видел собственное лицо… Что-то с ним было не так. У Ласковина заслезились глаза, он мигнул и… в зеркале был другой человек.
У этого человека, смотревшего сейчас на Андрея, была густая, аккуратно подстриженная борода. Из-под бороды выглядывал край рубахи без ворота, но с красным узором, похожим на тот, что на кухонном полотенце Антонины.