Он набрал номер.
— Ну, — сказал на другом конце нетерпеливый голос. — В чем дело? Говорите!
— Михаила мне, — кашлянув, произнес отец Егорий.
В трубке щелкнуло, и через несколько секунд другой мужской голос, столь же неприветливый, буркнул в трубку:
— Михаил! Кто это?
— Я — Инквизитор! — в точности, как просил отец Серафим, сказал Игорь Саввич. — Мне…
— Имя! — перебил голос.
— Отец Егорий Потмаков! — сказал Игорь Саввич, растерявшись от неожиданного напора.
— Не ваше! — Голос споткнулся, словно проглотил ругательство. — Его имя!
— Пашеров, — сообразив, о ком идет речь, сказал отец Егорий. — Пашеров Анатолий Иванович. Он…
— Все! — отрезал назвавшийся Михаилом и бросил трубку.
Игорь Саввич еще некоторое время держал свою в руке, потом осторожно положил в гнездо аппарата. Ласковин никогда не видел его таким растерянным.
— Ну как? — спросил Андрей. Отец Егорий покачал головой:
— Не понимаю.
— А я — понимаю. Ничего. Пускай потрудятся! — усмехнулся Ласковин.
Посмотрим, как этот нахальный Михаил управится с Пашеровым. И его «волкодавами».
— Так ли, иначе, а дело сделано, — сказал Андрей. — Какие будут пожелания?
— Что? — Потмаков озадаченно посмотрел на него. — А, что делать? Да ничего пока.
— Тогда я поехал, — сказал Андрей.
— Ну конечно, Андрюша. А я почитаю немного.
Измученный лев с черной взлохмаченной гривой.
— Мне сегодня сон снился, — сказала Наташа. — Будто мы с тобой бродили по горам, по зеленому лесу, пронизанному солнцем. — Она улыбнулась. — И еще ели ежевику, черную и большую, как мандарин. А потом мы вышли к какому-то храму. Разрушенному. У него были белые-белые колонны, и по ним вверх тянулся виноград. Не дикий, а самый настоящий. И гроздья у него были из красных ягод. И солнце светило прямо сквозь свод. И сквозь эти ягоды. И еще мы пели… А потом я проснулась.
— Хороший сон, — проговорил Андрей. — Поэтому ты купила красное вино?
— Угадал! — Наташа засмеялась. — Ты пей, а то остынет и будет не так вкусно! Ну как?
— Сказка! — Андрей восхищенно причмокнул губами.
— А то! Это, имей в виду, фамильный рецепт.
И еще пирог. Я его тебе к дню рождения испеку. Послезавтра. Ты не против?
— Умру от счастья! Прямо сейчас!
Андрей одним глотком осушил чашку и хотел встать, но тут черная тяжелая ткань обрушилась ему на затылок, и комната исчезла. Его окружила тьма.
Истошный женский крик резанул по ушам, и Андрей завертел головой, напрягая зрение, но перед глазами плыли лишь темные круги. Мышцы Ласковина ныли, как после непосильной работы. Наташа! Он задохнулся от ужаса. Оглушительно лязгнуло, затем — тупой, «мокрый» звук — так тесак мясника разрубает баранью тушу. Крик оборвался. Ласковин зарычал, нет, завыл, страшно, как смертельно раненное животное… И прозрел!