Андрей перехватил топор поближе к лезвию и поспешил вниз, к речному берегу.
Тут, вползши носами на отмель, высились два корабля. Разбойный и его собственный.
Андрей стащил с потной головы подбитый войлоком шлем и окунул лицо в студеную весеннюю воду, смывая грязь и кровь. Потом, оставив шлем на песке, взобрался по бревну на борт чужого корабля, прошел на нос и, упершись поудобней, принялся рубить топором черную драконову шею. Крепкое дерево поддавалось плохо. Когда наконец, захрустев, носовая фигура рухнула на песок, победители уже снесли вниз раненых. Над двумя трудились лекари: свой и здешний. Четверым помочь было нельзя. Двух сразили насмерть, двух добили из милосердия свои. Все убитые были из молодых. Известно, что Смерти юные лакомей.
Андрей распрямил ноющую спину и с гордостью посмотрел на свой корабль. Он видел его как будто двойным зрением: первым — большую лодку с парусом, эдакий узкий, не очень-то красивый баркас, вторым — мощный, великолепный корабль, быстрый, надежный, наполняющий ужасом сердца врагов.
Андрей сбросил вниз топор, соскочил сам (с немалой высоты) и, оборотившись к восходу, увидел, как над краем леса уже теплится рассвет.
Очнувшись, Ласковин увидел совсем близко встревоженное Наташино лицо. Девушка сжимала его голову в ладонях, и глаза ее были полны беспокойства.
— Все в порядке, — прошептал Андрей и, приподнявшись, коснулся лбом лба девушки. — Я немножко выпал, но уже вернулся. Все хорошо!
— Ты кричал, — тихо сказала Наташа.
— Со мной бывает.
— Ты должен мне рассказать!
— Что рассказать? — прошептал Андрей, касаясь губами ее волос.
— Все!
Андрею понадобилось огромное усилие, чтобы не потерять голову от близости ее тела.
Очень бережно он отстранил от себя девушку, отнял ее руки от своего лица и указал на диван рядом — «Садись!»
Наташа чувствовала, насколько он напряжен. Ей хотелось обнять, согреть, успокоить… Но девушка безропотно подчинилась и опустилась рядом. Поджав под себя ногу, полуобернувшись к Андрею, она отбросила назад челку и улыбнулась. Что бы ни рассказал тот, кого она любит, Наташа не упустит ни слова.
— Как-то раз, давным-давно, — начал он, — я решил, что лучше других знаю, что такое справедливость…
Прошел час. Потом еще один. Ласковин подбадривал себя, глотая остывший глинтвейн. Он рассказывал действительно всё. Опуская лишь то, что нельзя говорить девушке, которую любишь. Например, говоря об Антонине, Андрей ограничился несколькими фразами. Зато, пользуясь случаем, Ласковин рассказал о запрете, наложенном на него отцом Егорием. И о том, как попробовал расправиться с Пашеровым (попытавшись изложить как можно смешнее). И, наконец, о решении, которое принял его духовный наставник.