Накао перевел его слова. Аоки, как это бывает среди ученых, мог разбирать китайский письменный текст, в особенности по своей специальности, но не говорил по-китайски и не понимал речи со слуха, даже если в ней не было диалектных вкраплений.
— Я обнаружил, как это устроено, совершенно случайно, когда чистил марионетку от следов пудры после другого спектакля, — поклонился Ли.
— Какой же смысл пудрить марионетку театра теней? — не понял доктор Накао.
— Нет-нет, ее никто не пудрил. Ее… как бы это получше сказать?.. зацеловали восторженные поклонницы, — усмехнулся краешком губ Ли Сяо-яо. — Ну, он… она действительно… имела успех у нас всегда.
— Где люди Кавасаки? — обратился Накао к Аоки. — Позовите Итимуру — я вижу его через щели в стене, — пусть принесут ящики из-под брезента, хотя бы несколько. Мы также сейчас покажем кое-что. Мы покажем, чем мы будем расплачиваться. Правда, это обыкновенные золотые слитки, смотреть там не на что, и обворожительной ученой беседы, подобной беседе о театре, они не заслужили.
— Я считаю вопросом собственной чести, чтобы вы получили все обещанное сразу же после проверки устройства, — это были точные слова полковника Кавасаки Тацуо, который подошел, как только ему доложили, что объект на месте и при первом осмотре идентифицирован как подлинный.
Во дворике простого бедного домишки толклось три десятка японских военных различных рангов, таскали ящики, размещали оружие. На них смотрели потрясенные воробьи. Посредине всего этого обмахивался веером Аоки. Его бросило в жар от волнения, да и сакэ он выпил.
— Нам нужно немедленно приступать к пробной постановке. А поскольку мы хотели бы полного контроля, то… давайте пройдемся по городку, — предложил Накао. — Посмотрим, что здесь есть, назначим тех, кто станет персонажами пьесы.
— Если бы вы соизволили пожаловать мне несколько бронзовых монет…, — пробормотал Ли Сяо-яо. — Я должен купить свечей и подготовить дом для представления. Также и бумагу для записи пьесы. Боюсь, у меня даже клочка не найдется. Ах, господин Чжунвэй! Как говорится, трещина поперёк неба — солнцу и луне трудно перейти.
— Я знал эту идиому, — сказал Накао Рюити, — но забыл.
— Это означает «тяжёлые времена, тяжко живётся», — не поднимая взгляда пояснил хозяин дома.
— Это поденщик Хуэй-нэн, обычно работы для него нет, и он поддерживает плечами этот забор, даже когда спит, иначе этот забор давно бы уже упал, — негромко рассказывал хранитель театра теней. — Это родовой храм семьи Цао. Это небольшая кумирня тетушки Мао, она божество отхожих мест.