В том же году По создал «Линор», панегирик юной женщине и плач по ней:
Обряд творите похорон, запойте гимн святой,
Печальный гимн былых времен о жертве молодой,
О той, что дважды умерла, скончавшись молодой!
[24]В отчаянии По часами бродил по улицам, пока миссис Клемм в панике не бросалась на его поиски. И тогда же он опять начал пить. В периоды неотвратимых бед и несчастий для него это был естественный выход. Никакие земные силы не могли его остановить. По писал о Вирджинии, что «с каждым приступом болезни я любил ее все сильнее и все отчаяннее дорожил ее жизнью». И потом: «После долгого периода жуткого здравомыслия на меня словно нападало безумие. И тогда, погружаясь в беспамятство, я пил — один Бог знает, как часто это было и как много я пил». По связывал тягу к спиртному с безумием, однако, скорее всего, временное безумие бывало результатом опьянения. У него была необычайно тонкая нервная конституция, и любой удар по ней был чреват опасными последствиями.
Весной 1842 года По ушел из журнала на том очевидном основании, что ему противен «его жеманный характер… Я говорю о всех этих жалких рассуждениях о модах, музыке и любовных историях». Однако настоящие причины были глубже. По опять стал «нерегулярно» выполнять свои редакторские обязанности. Он жестоко разругался с коллегой, скорее всего будучи пьяным. А потом, когда после довольно долгого отсутствия он вернулся в контору, на его месте уже сидел другой человек. Ему ничего не оставалось, как уйти. По доброй воле По не отказался бы от ежегодного дохода в восемьсот долларов.
Одному из адресатов По написал, что в любом случае «состояние моего ума» отвергает «любые умственные усилия». Болезнь жены, собственные нездоровье и нищета «довели меня почти до безумия. Моя единственная надежда — „Закон о банкротстве“… борьба за выживание совершенно уничтожила меня». В последних строчках этого письма сказано, что «миссис По опять серьезно больна, у нее кровохарканье. Надеяться — чистое безумие». Казалось, жизнь сжимает его словно тисками, а впереди одна чернота. Именно в это время он написал «Колодец и маятник». Несмотря ни на что, он все же надеялся. Надеялся получить место чиновника на таможне в Филадельфии, и вновь с помощью Томаса. Он надеялся вернуться к замыслам собственного журнала «Пен мэгэзин».
Некий произошедший в начале лета 1842 года любопытный случай заставляет совсем по-другому взглянуть на все его «высокие мечты». Он решил поехать в Нью-Йорк, чтобы подыскать журналистскую работу и обсудить с издателями новую книгу своих рассказов. Однако он напился. И тогда ему взбрело в голову навестить старую подругу, или «возлюбленную», с которой он был близок в Балтиморе одиннадцать лет назад. Мэри Деверо, или «балтиморская Мэри», как он называл ее в память о более счастливых временах, звалась теперь «миссис Дженнингс». Он забыл ее адрес в Джерси-сити и провел много часов, вновь и вновь пересекая реку Гудзон на пароме, приставая с расспросами к незнакомым людям в попытках выведать ее адрес. Каким-то чудом ему удалось раздобыть его. Он убежал от больной жены к молодой женщине, с которой был когда-то неофициально помолвлен. Он искал покоя и награды, возвращаясь к былому.