— А какое твое собачье дело?! — Борский с первой встречи невзлюбил Стаса.
— За большой деньгой гонитесь. Как все порядочные люди. Невзирая на лица, — произнес Стас.
— Если бы здесь мало платили, и мало б кто работал, — ответил Борский.
— А с другой стороны?
— С другой? Мы на Сохсолоохе наметили пять кимберлитовых трубок. Пять! Только за один полевой сезон…
— Это много?
— Это хорошо… Впрочем, тебе не понять. Ты примитив!
Стас удивленно оглядел Борского. Тот и не думал тушеваться.
— Самый настоящий примитив! Уехал за восемь тысяч километров, а больше всего тебя взволновала моя борода.
— Я, кажется, тебе дам по шее.
— Фу, какая бульварщина, — скривился Борский, продолжая отдирать шкурку колбасы. — Нет, ты действительно примитив!
Филипп рассмеялся и ухватил Аиду за край платья. Та стукнула его по руке.
— Мы хотим рассчитаться! — крикнул ей вслед Филипп.
Возвращаясь к буфету, Аида проговорила:
— Платить не надо. Платить уже… Крюкин за весь столик заплатил. Еще заказывать будешь? Крюкин деньги много дал. Нет, сдачи возьми. Или домой возьми…
Буфетчик-якут кивал головой и улыбался. Не просыпаясь. От этого он выглядел шире и ниже…
В гостиницу возвращались в той же последовательности — Борский, Стас, Филипп. Мягко прогибались деревянные мостки. Улица освещалась бледными кругами одиноких лампочек. В клубе крутили „Рио-Риту“. Накрапывал дождик. Только его не хватало! Борский вспомнил о каких-то делах и смотался.
Стас и Филипп поплелись в гостиницу. Было темно. Старушка уборщица, она же комендант, осветила их фонариком. Узнала.
— Пробки пережгла я… Может, понимает кто из вас? Мне достирать надо.
— Завтра, мамаша. Сейчас спать будем.
У Стаса было плохое настроение. Он прошел в свой номер и лег. Не раздеваясь, прямо в костюме. Филипп сел на кровать. В оконное стекло настойчиво стучали дождевые капли. Удачно пришли. Борский наверняка промокнет. А может быть, он и не вернется…
Стас уснул. Филипп вышел на крыльцо. Холодный воздух обжег легкие, но было приятно. И совсем не холодно. Из темноты прозвучал низкий пароходный гудок. Там, в темноте, Вилюй. Говорят, что он прозрачный, но Филипп видел его мутным. Днем. Вчера и сегодня…
Гудок пропал в темноте. У крыльца стояла бочка с водой. Капли стекали с крыши и падали в бочку: „Ни-на, Ни-на“. „Почему Нина?“ — подумал Филипп и вытянул руку. Капли застучали о ладонь: „Так-так, так-так…“ Филипп убрал руку, „Ни-на, Ни-на“, засуетились капли…
До Ленинграда восемь тысяч километров. До Ленинграда семнадцать летных часов. В Ленинграде только пять часов вечера… В Ленинграде кончился рабочий день…