— А может быть, и вправду показалось? — в раздумье спросил я.
— Может быть, и вправду, — серьезно ответил он. — Но только почему же я тогда запомнил мотив?
— Мотив? За такое короткое время? — удивился я.
— Так он же хорошо знакомый — «Широка страна моя родная».
— Вот как? И это было по ту сторону гаража? С какой стороны шел звук?
— Вот этого, товарищ старший лейтенант, я определить не смог. Справа от меня — стена гаража, прямо — флигель. Получилось такое отражение звука, что ничего не разберешь.
— Значит, возможно, звук шел и из флигеля?
— Может быть, и так. Был бы он немного дольше, я бы определил, откуда он…
— Так, ну ладно. Вы, конечно, еще не завтракали. Откройте пару банок консервов.
Пока Селин возился с банками, я подошел к открытым дверям гаража и посмотрел на флигелек, над которым поднималась вверх чуть заметная прозрачная струйка дыма. Вот и еще одна загадка. Я взял открытые Селиным банки и, оставив его накрывать «на стол», который заменил нам кусок фанеры, положенный на два ската, направился с консервами к флигельку. Окна за густым, покрывавшим всю стену плющом были приоткрыты. Узенькая, посыпанная желтым песком дорожка, опоясывавшая стену, привела меня к крылечку. За отдернутой кисейной занавеской стояла фрау Шмидт. Она нисколько не удивилась, увидев меня.
— Доброе утро, — поклонился я. — Вы разрешите на несколько минут воспользоваться вашей печкой? Если не ошибаюсь, из вашей трубы идет дым.
— О, пожалуйста, заходите. Правда, поленья уже догорают, но я подложу еще. Вам много огня и не надо, не правда ли?
Я кивнул головой.
— Только немного подогреть говядину, мы солдаты, — народ не особенно требовательный.
— Вам, наверное, страшно надоела эта, — она, по-видимому, хотела добавить «гадость», но остановилась, — эта сухомятка. У нас с Францем осталось с десяток кур, я могу вам дать несколько яиц.
— Спасибо, — я поставил банки на печку, — как-нибудь в другой раз. Сейчас мы уже настроились на консервы. Вы живете в этих двух комнатках?
— В трех, — она открыла еще одну дверь, и я увидел небольшую комнатку. В ней стояли стол, два стула и аккуратный шкафчик. — Здесь жил раньше Герхардт, теперь это наша столовая.
Обстановка всех трех комнат была самая обычная, какую мне приходилось видеть по ту сторону границы. Аккуратные вышивки на стенах, герань на подоконниках, многочисленные статуэтки мейсенского фарфора: балерины, музыканты, пастушки, — но ни одного музыкального инструмента я не заметил.
— Вам, наверное, очень скучно здесь жить, фрау Шмидт? — спросил я.
— Я уже привыкла. Втянулась в хозяйство, так вот и живем.