Создай он портреты руководителей рейха — и ему было бы обеспечено полное благополучие. Но на первое же такое предложение он ответил, что не умеет писать декорации для фарса.
Спустя два дня после нашей последней встречи с Эрихом случилось несчастье.
Я узнал об этом на следующее утро и спустя час был уже у него в доме. Да, этот день врезался мне в память на всю жизнь. Я запомнил мертвенно бледное лицо Анны и ту странную тишину, которая господствовала в доме.
Я опоздал — за Эрихом уже пришли. Когда я вошел в кабинет, он стоял у своего стола удивительно спокойный, только немного бледный, и, старательно протирая платком стекла очков, наблюдал за обыском, который уже подходил к концу.
Меня спросили, кто я такой.
— Мой школьный товарищ, — ответил за меня Эрих таким голосом, словно представлял меня присутствующим. — Мы сидели за одной партой, но можете быть спокойными, тогда политика нас не интересовала.
— Товарищ государственного преступника? — значительно произнес высокий человек с неприятными колючими глазами. — Пройдите в соседнюю комнату, вам придется дать кое-какие показания.
— Господин Ранк, — уже в дверях услышал я насмешливый голос Эриха, — вы были одноклассником Вернера, не обвинят ли и вас в общении с государственным преступником?
Тогда я не обратил на фамилию Ранк никакого внимания, я был просто раздавлен происходившим. Эрих внешне оставался все так же спокоен. Мне удалось встретиться с ним глазами, и его взгляд потряс меня больше, чем все происшедшее. Он что-то хотел сказать мне, я это чувствовал совершенно ясно. Но у него не было для этого возможности.
Дверь в комнате, где теперь я сидел под наблюдением здоровенного штурмовика, была приоткрыта, и я прислушивался к тому, что происходило в кабинете. Я не мог не уловить, что голос Эриха стал значительно громче. Мне казалось, что он делал это для того, чтобы я услышал его, потому что вопросы, обращенные к нему, до меня не долетали.
— Я ошибся в своих силах, господин Ранк, — говорил Эрих, — моя работа оказалась бесцельной. Все прочее я уничтожил. Берите меня, какой я есть. Помните латынь? «Omnia mea mecum porto».
Он дважды повторил это изречение.
Конечно, Ранк не помнил латыни. Эрих это прекрасно знал. Слова были обращены ко мне. Я не мог этого не понять, потому что мысленно был там, в кабинете, рядом с Эрихом и чувствовал на себе его выразительный, стремящийся так много сказать взгляд.
Потом его увели.
Меня не тронули, только записали фамилию и адрес.
Я остался с Анной. Оставить ее тогда было просто невозможно. Она лежала на диване и молчала. Лицо ее ничего не выражало. Оно было удивительно безразличным. И это меня больше всего пугало. В таком состоянии люди способны на что угодно. Я сидел рядом, не в силах произнести ни одного слова.