— Он не поверил. Но когда заглянул в холодильник, ко мне в комнату, мигом умолк. Показала ему, как подготовила Мишку к школе, Хасан чуть не спятил от удивленья. Он думал, пропадаем, дохнем от голодухи, просим милостыню, ан просчитался козел. Но едва вышел за дверь, соседи подвалили, напели в уши, мол, в исполком будем жалобу подавать о выселении из дома меня и Мишки. Хасан обратно вернулся, брехаться начал, мне по морде дал.
— А за что?
— Да за то, что выжили. Я милицию вызвала. Забрали его в отделение, увезли, видно хорошо мозги просифонили, только к Новому году объявился, подарок сыну принес. И пошел проверить, кто же во второй комнате живет? А там уже другие девки. Те, первые, закончили училище и разъехались по домам с дипломами. А мой адрес другим дали. Те, новые, еще не освоились и сидели в комнате тихо, каждая за учебником. От всех еще пахло деревней, сеновалом, хлевом. Хасан едва глянул, тут же двери закрыл. Перестал соседей слушать. И перед нами с Мишкой извинялся долго. Мол, зря поверил дурак.
— А чего теперь не держите девок? — полюбопытствовала Лянка.
— Тайм-аут взяла.
— Это чего такое?
— Во, тундра! То значит перерыв, короткая передышка от всех! Отдохнуть хочу сама, и соседи пусть успокоются. Заколебали кляузами. Требовали выселения и все тут. Костью в горле им встала. На всех этажах гудели, что я ментов споила, исполком с прокуратурой купила с потрохами.
— А эти тоже к вам приходили? — укутала Лянка плечи Кати одеялом, поправила подушку, присела рядом.
— То как же? Все отметились. Я им пенсионную книжку в нюх сунула и спросила, можно ли вдвоем на такие крохи прожить? Напомнила, где ноги потеряла. Замолчали, покраснели. Я и сказала, что, не с жиру сбесившись, взяла квартиранток, а с жестокой нужды. О сыне думаю, его вырастить и в люди вывести должна. И в том никто не помогает мне. Чего не пришли, когда мы с голоду пухли? Завидовать было нечему? Это вам стыдиться надо, что меня бросили. В другой любой стране разве так мы жили бы? Обозвала их, обругала по всякому, а чего мне бояться, чего терять? Меня калеку ни в какую зону не возьмут, зачем там дармоеды? А и судить не станут. Коль накормить не смогут, зубы не вышибают. Ну, поговорили с ними. Посетовали на глупую власть, какая на моем примере у всех отшибла желание помочь ближнему. И мой Мишка еще до школы знал, что молиться надо Богу и верить только Ему, а с властями лучше никаких дел не иметь, если хочешь жить.
— Так и мой папка всегда говорил, — тихо подтвердила Лянка.
— Он живой у тебя?
— Теперь не знаю. Судили его за то, что в колхозном курятнике десяток курей поворовал. Тоже жрать стало нечего. Он башки отвернул половине, других за избу выпустил. А птичница приметила и заявила. Папке целых пять лет дали. И курей забрали. Живых и тех, что в чугуне варились. Отца сразу в город увезли. У нас вскоре пожар приключился. Теперь Борьки не стало. Папка, когда выйдет, даже жить ему станет негде, вовсе бездомным сделался.