— Прошу убедиться!
— Все верно! — подтвердил игровод после того, как, водрузив на нос китайчатые очки, осмотрел листок со всех сторон. — Тридцать процентов ЗАО МСУ «Кренино».
— Кто еще хочет удостовериться? — спросил Кеша, пряча драгоценный документ в папку, а папку — в портфель.
— Мы вам верим, — сдобным голосом отозвался Огуревич.
— Тогда я повторяю вопрос, — ободряющая улыбка покинула лицо юриста, а голос зазвучал сурово. — Сколько у Ибрагимбыкова наших акций? Сколько? Аркадий Петрович, начнем все-таки с вас!
— Были трудности… Стариков надо кормить… Я вынужден… Вы же знаете… — проблеял директор.
— Сколько? — рявкнул Жарынин.
— Двадцать.
— Отдали или осталось?
— Отдал, — тихо ответил директор и отвернулся, ища поддержки у Блаватской.
— Так. Теперь вы, Гелий Захарович, — строгим учительским голосом спросил правнук.
— Хм… У меня возникли финансовые неприятности. Судебные расходы. Иски. Консультации. Брюссель — дорогой город. И потом, мое семейное положение… — На лицо Меделянского легла тень нежности.
— Как выразился Сен-Жон Перс, молодая жена — это иллюзия бессмертия в постели… — игриво заметил Жарынин.
— Попрошу без комментариев! — насупился отец Змеюрика. — А когда заблокировали счета, я не мог платить адвокатам… — закончил он, теряя весь свой величественный вид.
— Сколько?
— Двадцать. Отдал.
— Плохо, — покачал головой Кеша. — Сорок процентов акций в руках Ибрагимбыкова!
— Пятьдесят… — всхлипнул Огуревич.
— Почему?
— Я звонил Жменю и спрашивал, целы ли акции…
— Что он ответил?
— Он ответил, что современный русский театр пребывает в таком чудовищном состоянии, что если бы Станиславский встал из гроба и сходил в «Театр.doc», то пришел бы в ужас, заплакал, снова лег в гроб и попросил забить крышку намертво…
— Я ничего не понял! — На Кешином лице появилось растерянное недоумение, как у европейца, читающего китайскую газету. — Продал или нет?
— Вы, наверное, хороший юрист, — надменно откинулся в кресле Жарынин, — но нашего мира совсем не знаете. Продал. Можете не сомневаться. Я с этим жучилой давно знаком. Он смолоду такой: если сделает гадость, обязательно вспоминает Станиславского…
— М-да… Выходит: 50 на 50. Все будет зависеть от суда.
— Кто судья? — спросил Меделянский.
— Добрыднева.
— Была же Шемякина!
— Заменили почему-то…
— А кто у Ибрагимбыкова адвокат?
— Качуренко. Адвокат он, конечно, никакой, но заносить умеет, — пояснил правнук.
— Что умеет? — не понял Кокотов.
— Деньги судьям заносить, — растолковал режиссер. — И скорее всего, уже занес…
— Не факт, — возразил Гелий Захарович. — Такие, как Качуренко, обычно говорят, что занесли, а сами ждут суда. Если выигрывают, оставляют деньги себе, если проигрывают, возвращают клиенту и объясняют, мол, процессуальные оппоненты заплатили больше… Не надо скупердяйничать! Я знаю…