— Не может быть, — ахнула Мисако.
— Разве можно забыть лучшую подругу? Я звала тебя Тиби-тян…
— Сатико! Неужели? Ты так изменилась…
— Только снаружи, — улыбнулась Сатико. — Только снаружи.
— Что ты с собой сделала?
— Много чего, — рассмеялась подруга, и этот заразительный смех невозможно было не узнать.
Охранник, дежуривший неподалеку, окинул не в меру развеселившихся женщин строгим взглядом. Сатико схватила Мисако за руку и повела к выходу.
— Давай выберем местечко поуютнее, — сказала она, бросив взгляд на часы. — Я знаю один французский ресторанчик в Роппонги, пообедаем и как следует поболтаем. Сколько же это лет прошло — десять, двенадцать?
Мчась в такси по оживленным улицам, подруги обменивались воспоминаниями.
— Помнишь госпожу Араи? Мы ее называли старой тыквой… А куда делся тот мальчик из десятого класса, в которого ты была влюблена? Не помню, как его звали.
Мисако так обрадовалась неожиданной встрече, что семейные неприятности совсем вылетели у нее из головы.
Несмотря на странную метаморфозу, это несомненно была та самая Сатико Кимура, дочка портнихи. Мисако не сводила с нее глаз. Невзрачная девчонка превратилась в настоящую богиню. А зубы? У Сатико были кривые, она их стеснялась, а теперь ей впору рекламировать зубную пасту…
В первые послевоенные годы Сатико с матерью хлебнули лиха с избытком. Скромная лавчонка, торговавшая кимоно, едва помогла им выжить. Как и у Мисако, отец ее подруги воевал, однако не погиб, хотя и получил тяжелое ранение. Он вернулся с полусожженным лицом и без руки, но еще хуже были душевные раны, которые кровоточили всякий раз, когда люди отворачивались, чтобы не видеть его увечий. Японские инвалиды войны не получали пособий, для них не устраивались чествования и парады. Многие были вынуждены надевать свои потрепанные мундиры и выпрашивать милостыню на станциях метро и в поездах. На работу их, как правило, не брали. Обезображенное лицо и пустой рукав бывшего солдата Кимуры означали в глазах большинства лишь то, что ему не хватило мужества умереть. В проигранной войне героями бывают лишь погибшие.
Жарким летом 1949 года отец утонул. Жена и дочь знали, как он переживает, и сочли хорошим знаком, когда он, взяв ведро, отправился на берег Японского моря собирать моллюсков. Своей тринадцатилетней дочери он пообещал, что вечером у них будет на обед замечательный суп, но так и не вернулся. Через несколько дней его труп выбросило волнами на отдаленный пляж.
Большая часть мастерских, изготовлявших кимоно на заказ, во время войны захирела и разорилась: у народа не стало ни денег на предметы роскоши, ни поводов, чтобы нарядно одеваться. Горожане ушли кто на военные заводы, кто в деревню помогать крестьянам выращивать рис. Однако дело госпожи Кимура каким-то чудом выжило и к 1950 году даже начало расти. В свободное от торговли время Сатико училась шить, осваивая крошечные аккуратные стежки. Все шло хорошо, но лишь до тех пор, пока мать, обеспокоенная тем, что в доме нет мужчины, не решила пригласить к себе младшего брата мужа с семьей. Жизнь сразу же изменилась к худшему. Мало того что матери с дочкой пришлось ютиться в крошечной комнатенке на восемь татами, госпожа Кимура мигом превратилась из хозяйки дома в бедную родственницу. Не имело значения даже то, что она была вдовой старшего из братьев, наследника рода. Невестка третировала ее и Сатико, как только могла.