стенами — безмолвными, с виду слепыми и глухими, но на самом деле имеющими сотни глаз и ушей. Хуа То заранее предупредили: во время ожидания нельзя снимать шапку и распускать пояс.
[8] И он заранее вооружился терпением и стойкостью. Вот почему он стоял здесь, как столб, и ждал, ждал, ждал, когда выйдет наставник, ведь писания утверждают, что набор в обитель начинается в день моления у текучих вод — третий день третьей луны, когда приносятся жертвы всем рекам и источникам, чтобы отвести несчастья в предстоящем году. Хуа То был, как валун. Он будет, как скала. Он с места не сдвинется.
Отворяется дверь, и с верхних уровней храма на открытый, без перил и ограды, балкончик над воротами выходит человек и глядит на толпу, жестами предлагая приблизиться. То замечает, что он молод, носит не церемониальную одежду наставника, а робу послушника. Мальчик остается на месте. Толпа, вернее, часть ее, не умеющая замечать подробности и делать выводы, кидается, как стадо баранов, ближе к балкончику.
Послушник достает из-за стены длинную метлу и начинает сметать накопившийся (а скорее, думает Хуа То, нарочно принесенный) мусор, сваливая его прямо на собравшихся внизу. С земли слышатся негодующие вопли:
— О презренный, едящий навоз дурень, у которого нет матери! Пусть отсохнут твои члены, а кишки наполнятся червями!
Послушник, как бы озадаченный случившимся, спохватывается, роняет метлу и кланяется:
— Ах, извините, уважаемые, вы вели себя так тихо, я вас не заметил. Покорнейше, на коленях молю простить меня, сирого и убогого! Но зачем столько замечательных молодых людей собралось сюда? В храме готовятся к торжественной церемонии, которая состоится через два месяца, до тех пор публика здесь нежелательна. Лучше идите к своим почтенным родителям, спрячьтесь за бамбуковыми изгородями, коими огорожены ваши деревни, и мирно почивайте в теплых фанзах.
— Мы не уйдем, не уговаривай! С места не сдвинемся! — орут снизу.
— Сейчас проверю, сдержите ли вы свое обещание не двигаться с места, — довольно склабится послушник, непристойно задирает робу и мочится прямо на толпу, стараясь оросить как можно больше людей. Снизу вверх взметывается вихревой столб проклятий и угроз. Не сумевшие увернуться от струи хватаются за камни.
Внезапно наглый юнец исчезает, дверь снова отворяется — и перед толпой стоит уже другой человек. Небольшого роста, бритоголовый, как и послушник, но в желтой одежде жреца. Занесенные для броска руки с каменьями стыдливо опускаются.
— Те, кто не умеет совладать с гневом и нетерпением, пусть идут домой, — говорит жрец.