Очнулся он от сильных шлепков по щекам. С натугой размежил веки и в сизом тумане узрел над собой чужой лик: круглый, коричневатого цвета, с приплюснутым носом, ощерившимся в торжествующей ухмылке редкозубым ртом, с черными прорезями-зенками. В ноздри хлынул дух никогда не мытого тела, смешанный с запахами конского пота, бараньих шкур, овечьего сала и какими-то другими, незнакомыми.
Поганый, татарин…
Ногаец еще несколько раз плюхнул по щекам, приводя пленника в чувство. Ошеломленный, плохо соображающий Сафонка попытался схватить врага и дать чику[1] в ответ, но застонал от неожиданной резкой боли: руки были стянуты спереди сыромятным ремешком.
Пинками и угрожающими окриками татарин заставил его встать, привязал висевший на шее русского аркан к луке седла и пустил коня рысью. Чтобы не задохнуться, Сафонке пришлось бежать за ним.
Голова раскалывалась, соленый пот разъедал царапины и воспаленные глаза, пересохшая глотка с хрипом всасывала обжигающий воздух, ступни немели от ударов о землю, сердце пробивало ребра и пыталось вырваться наружу. А земля все стелилась под ногами, дробь конских копыт звучала все резче, и страшному пути не видно было конца. Сафонка начал спотыкаться, уже готов был упасть, как вдруг впереди почуялись людские голоса, лошадиное ржание, лязг металла, стоны, плач. Пахнуло дымом костра, жареным мясом, кровью, потом, навозом. Лагерь…
Его подогнали к толпе полоняников, сняли с шеи аркан, привязали к общей цепи. Сафонка в изнеможении пал на траву.
Когда тело немного отдохнуло, мозг обрел способность чувствовать и думать, парень поднял глаза на товарищей по несчастью. Те смотрели на новичка с сочувствием и болью. Сафонка застонал от бессильной ярости и стыда.
Стоял день 26 июня 7112 года от сотворения мира.[2]
* * *
Сафонка был ровесником Воронежа — вернее, той первой крепостцы, которая дала начало городу и быстро сгинула. Рождения ее он не видел. Но, несмотря на малый возраст, хорошо запомнил страшный конец.
Построенная на скорую руку стрельцами и другими служивыми людьми для защиты от татарских набегов, первая крепь была скорее сторожевым постом, нежели твердыней, способной выдержать сильный штурм или правильную осаду. Внешне она отвечала требованиям, кои в те времена предъявляли к украинным — пограничным городам: располагалась на хорошо защищенном мысе у реки, в центре естественной дуги, образуемой широкими берегами, лежала выше окружающей местности. Но стены ее были невысоки и тонки. Не имелось в них особой нужды. Татары редко пытались брать крепости, а старались запереть в них гарнизон, дабы спокойно грабить и брать полон в уездах.