Давно ли это было?
Он кончал тогда Военно-политическое училище и мечтал после двух-трех лет службы в части поступить в Военно-политическую академию. И, как все его сверстники, конечно же, очень хотел отправиться добровольцем в Испанию. Но… солдат предполагает, а командование располагает…
— Вы направляетесь для дальнейшего прохождения службы в органы НКВД…
Эти слова сказал им, нескольким курсантам-выпускникам, пожилой военный с нашивками дивизионного комиссара.
Воронов растерялся тогда, — уж больно это было неожиданно. «Неизвестная специальность… Все опять начинать сначала… И нет у меня никаких способностей к этой работе…
Как всегда, со своими сомнениями Михаил пошел к деду Матвею. Старый потомственный питерский рабочий, коммунист, Матвей Петрович во многом заменял ему погибшего еще в гражданскую отца. И Михаил привык посвящать его в свои дела, зная, что всегда получит честный совет.
— Ну, что скажешь, Миша? — спросил Матвей Петрович.
Михаил озабоченно рассказал ему о новостях.
Дед пытливо посмотрел на него.
— А ты вроде не рад? — спросил он после паузы. — Или трудностей испугался? А нам легко было революцию делать, а потом ее от всякой контры оборонять? А Дзержинскому легко было? Я-то помню, как он работал!
— Да я не об этом, дед, — сказал Михаил.
— А о чем?
— Боюсь, не сумею…
— Нужно, Миша, раз посылают, — просто сказал дед Матвей. — Знаю, нелегко. Ответственность, конечно, большая. Но ты иди туда с чистой совестью и дело свое чистыми руками делай. Не гордись и всегда помни, что говорил Феликс Эдмундович: защищать надо революцию и беспощадно карать врагов, Миша! А трудно, так что ж — тебе ли, внуку и сыну питерских рабочих, трудностей бояться.
Этот разговор запомнился надолго. Так же как и разговор с матерью.
Она, выслушав его, сказала:
— Большая ответственность, Миша, почетная. Иди, сынок…
Войну Михаил Воронов встретил в должности заместителя начальника одного из отделений Ленинградской контрразведки. И эта тяжелейшая война в несколько раз увеличила и без того немалую нагрузку…
Он шел из госпиталя, чтобы опять с головой окунуться в работу. Надо стиснуть зубы. Забыть, конечно, нельзя, но хотя бы приглушить свое горе нужно. Не у него одного такая беда, и, чтобы этих бед было как можно меньше, он будет работать, работать, работать так, чтобы ни один враг, ни один предатель не мог творить свое черное дело. И уж если ему и его друзьям-чекистам нет ни сна, ни отдыха, то пусть не знает ни сна, ни отдыха, ни минуты покоя и враг.
…Говорят, у каждого города есть свое лицо. Да, у этого города было свое лицо — гордое и суровое, мужественное и по-прежнему прекрасное. Прекрасное, несмотря на надолбы и мешки с песком, на бумажные кресты на редких уцелевших стеклах и зияющие проломы стен, несмотря на железобетонный колпак, прикрывший «Медного всадника», несмотря на серый камуфляж Исаакиевского собора.