Остальные разбойники все это время кричали, угрожали, предупреждали — но протиснуться быстро между обозом и крайними деревьями не могли. Подбирались они к Ротгкхону по одному — по одному он татей и встречал. Первого, оказавшегося всего лишь с мечом — издалека уколол несколько раз острием копья в ноги. Быстро и резко. Тот наклонился, чтобы парировать — и поймал завершающий укол себе в основание шеи. Второй был со щитом и копьем — но вербовщик разрубил беззащитную голову его лошади, а в момент падения всадил копье в приоткрывшийся бок. Третий…
С третьим бы он тоже справился без труда — но тут самый дальний из татей натянул лук, и сильнейший удар каленого острия в грудь опрокинул воина-одиночку. Схватившись за древко стрелы, Ротгкхон скрючился, несколько раз дернулся, заваливаясь набок, и замер.
— Проклятье, этот выродок лишил меня всех братьев! — подъехав ближе, выругался старший из разбойников. — Тахир, забери у него оружие и отнеси павших на повозку.
Тать спешился, толкнул вербовщика ногой. Тот откинулся на спину и с чистой совестью всадил стрелу ему в живот — снизу вверх, под полу стеганого халата. Разбойник взвыл, согнулся, шарахнулся к лесу и завалился между деревьями, продолжая скулить и дрыгать ногами.
Ротгкхон отряхнулся, подобрал копье и спросил у замершего татя с обвисшими длинными усами на круглом лице:
— Ну чё, много вас там еще?
— Я убью тебя, выродок! — взревел разбойник, бросая коня вперед и одновременно вскидывая лук.
Поняв, что стрелять будут в лицо, Ротгкхон нырнул вправо поперек его движения, стелясь над самой дорогой, кувыркнулся, уперся ногой в ближний ствол, с силой толкнулся назад, не давая врагу ни секунды стабильного прицела, кувыркнулся навстречу, вскочил, нанося удар боковинным копьем из-за спины. Разбойник закрылся луком — ничего другого у него в руках просто не было, — тот переломился, и вербовщику осталось только со всей силы навалиться на древко, вгоняя острие противнику в бок. Панцирь из толстой дубленой и проваренной кожи пробить оказалось не так-то просто, но кончик копья хоть на пару пальцев, но вошел в тело врага. Лесослав резко качнул оружие вверх и вниз, тать взвыл от боли — вербовщик тут же дернул копье к себе, ударил им вниз, в ляжку ноги, отдернул и снова уколол. Отскочил подальше.
Кровь из рассеченной артерии хлынула ручьем.
— Будь ты проклят! — зло выдохнул разбойник.
Он еще находился в полном сознании, но оба они знали, что на самом деле он уже мертв. Вместе с потоком крови из его тела выхлестывала сама жизнь, и изменить что-либо в этом были бессильны даже боги.