Взял еще камень, стал растирать белену. Получился не порошок, а какая-то серо-зеленая размазня. Антон скептически поглядел на сомнительное зелье, вздохнул.
– Вспомнил я тебя, – сказал Харитон. – Пьяный был, а помню. Хорошо, я тебя не кокнул. А мог. Когда во мне хмель забродит, я дурной становлюсь. Сколько через свой кураж неприятностев имел – не перечесть.
– Верю.
Толченую белену – в водку. Взболтать. Но сначала отлить немного спиртного для дезинфекции. Куда бы?
– Дай-ка.
Отобрал у Шурыгина портсигар – хороший, массивного серебра. Наверняка трофейный. Табак оттуда ссыпал горкой на камень.
– Вино? – потянул носом Харитон, хищно глядя на флягу и портсигар, куда Антон отлил немного водки. – Угости.
– Сейчас выпьешь всё. Через минуту.
Прокипятив в воде кусок ваты, выдернутой из того же фуфеля, Антон накалил лезвие. Посмотрел на свои пальцы – вроде не дрожат.
– Теперь так. По пояс разденься и ложись. Руки вытяни вверх. Но сначала выпей водку. Всю, залпом.
Всего три раза дернулся кадык на горле у раненого – и опустела фляга.
– Выпил водочки, можно и храпака, – беззаботно сказал Шурыгин, растягиваясь на земле.
Антон внимательно смотрел на его глаза. В белене содержится атропин. Если дурман подействует, зрачки должны расшириться.
На всякий случай уселся раненому на вытянутые руки, бабе велел взгромоздиться на ноги.
– Чегой-то вы? Верхом на мне поехаете? – пролепетал Шурыгин заплетающимся языком.
А зрачки-то в самом деле расширились, глаза стали будто черными.
– Так больно? – спросил Антон, дотронувшись кончиком ножа до раны.
Харитон не ответил.
– Ох хороша горилка-а, – протянул он. – Ох хороша-а! Где такую взял, студент? Душа порхает, по небу летает.
И запел:
На прекрасном да на месте
Харчевня стояла.
Ой, ду-дым ду-дым, ду-дым,
Харчевня стояла.
Антон смочил кусочек ваты в водке, продезинфицировал пальцы.
На хирурга он не учился, на операциях только ассистировал, но технически процедура несложная. В любом случае, отступать поздно.
Раздвинул края раны, ожидая крика или хотя бы стона, но Харитон продолжал выводить визгливым, дурашливым голосом:
Ты казачка душа-Таня,
Поедем кататься.
Ой, ду-дым ду-дым, ду-дым,
Поедем кататься.
Анестезия действовала!
Пока Антон – кропотливо, долго – вычищал из раны налипшую дрянь, время от времени снимая мокрой ватой сочащуюся кровь, раненый орал свою дикую нескончаемую песню.
– Больно? – несколько раз спрашивал Антон.
– Щекочеть чего-то, – отвечал Шурыгин, блаженно жмурясь.
В конце операции чмокнул губами, уснул. Работать стало легче.
Завершив очистку, Антон промыл рану, смазал остатками водки, залепил листом подорожника. Наложил повязку – Самохина оторвала кусок от своей нижней рубахи. Ткань была сомнительной чистоты, но сверху ничего, сойдет.