– Эх, Антошка…, – ругнулся Харитон. Он был распаренный, красномордый. – Какие были бы карточки! На всю жизнь память. Гад ты, понял? И помяться с Самохиной толком из-за тебя не вышло.
– Не дала?
– Попробуй мне не дай. Но мне одного раза мало. Только распаляюсь.
Поехали шагом, небыстро. Знакомый боец из первого взвода, по прозвищу Гопа, веселый и пьяный, рысил навстречу. По обе стороны седла набитые мешки.
– Запаздываешь, Шурыгин! – заорал он. – К морковкину заговению поспеешь!
Харитон привстал в стременах.
– Что там? Богато?
– Походяще. – И похвастался: – Бабу откобелил, добра добыл.
– Почему рукав в крови? – спросил Антон. – Поранился?
Гопа засмеялся:
– Ни, то не моя. Мужик бабы сунулся, жидок отчаянный… Ох, братва, ехай-поспешай, пока есть чего брать и девки не все попрятались.
От этих слов Харитон пришел в волнение.
– Держись за меня крепче, Антошка! А не то слезай, всё одно шукать не шукаешь!
Антон спешился с большой охотой.
– Да, я лучше пешком. Гляди там, Харитон, не зверей.
Но Харитон не слышал – пришпорил своего вороного, только пыль взвилась.
У самых домов Антон остановился. Не повернуть ли? Где-то надрывно кричала женщина, в воздухе пахло гарью.
Вроде бы всё давно себе объяснил. Это война средневековая – без рыцарства, перемирий, пленных и прочей игры в благородство. Честная война, где никто не прикидывается добреньким. Есть победа – и есть смерть, а посередке ничего. Схватились две силы, которым невозможно договориться. От этого столько жестокости и зверства. Как может не грабить революционная армия, лозунг которой – отмена частной собственности? Как может пройти мимо беззащитной женщины такой вот Харитон Шурыгин? Все равно что волк пройдет, не тронув овечку. Горе слабым – вот что такое настоящая война. И горше всего евреям. Дело не в религиозной или национальной ненависти. Просто из всех жителей этого края евреи – самые чужие. С точки зрения кубанского казака или крестьянина (33-й кавполк формировался на Ставрополье), евреи меньше похожи на нормальных людей, чем украинцы. Своего брата казака, или русского, или даже «хохла» шурыгины еще могут пожалеть, но чужой для них либо угроза, либо добыча, третьего не бывает. А кроме того, в еврейских местечках обязательно есть зажиточные дома.
Обычно, если начинался «хап» (то есть повальный грабеж) и «драй» (это когда по чердакам и погребам ищут спрятавшихся женщин), Антон просто уходил в обоз. С каждым днем погромы становились всё безобразней. Воевать больше никто не хотел, поднять эскадроны в контратаку почти никогда не удавалось, зато каждый конник, предчувствуя конец похода, старался напоследок урвать побольше. Грабили уже не на польской территории, на своей – всё подряд. Полковой обоз за месяц увеличился втрое…