Мы, небольшая группа юношей, тоже пришли послушать Янсона. Недалеко от нас сидел человек, который все время что-то выкрикивал, мешая этим собранию. Мы несколько раз делали ему замечание, но он не обращал внимания на это, шумел все больше. Тогда мы взяли его под руки и вывели из зала, чтобы доставить в полицию, как нарушителя общественного спокойствия. К нашему удивлению, дебошир не стал спорить и спокойно отправился с нами в полицейский участок. Когда мы вошли туда, он подошел к дежурному и что-то шепнул ему на ухо, после чего они вместе скрылись в соседней комнате. Вскоре появился дежурный и сказал, что мы задерживаемся, как нарушители спокойствия в общественном месте. Несмотря на наши горячие протесты, нас загнали в камеру. Мы были совершенно ошеломлены всем случившимся. В камере горланила пьяная компания. За стеной кто-то громко стучал ногами в дверь и требовал дежурного.
Теперь, через столько лет, многие детали забылись, но общая картина сохранилась в памяти. Она очень напоминала сцену из пьесы Максима Горького «На дне». В полутемном помещении на длинных нарах сидели и лежали люди. Кто-то разговаривал, кто-то молча искал насекомых в рубашке. Наше появление не вызвало никакого любопытства. Спросили только, за что мы попали. И услышав, как мы влипли, высмеяли нас. Мы чувствовали себя простаками, которых просто околпачили. Ведь тот, которого мы привели в участок, просто шпик, он ловко обвел нас вокруг пальца.
Всю ночь мы провели в камере, утром нас доставили к следователю, который составил протокол «о нарушении порядка». Мы были отпущены до суда. Дело кончилось тем, что суд за недостатком улик признал нас невиновными. Истцом и свидетелем на суде выступал тот, кого мы привели в полицию. Он оказался чиновником политической полиции, прежде служил в Таллине начальником одного полицейского участка, в Тарту его перевели за какое-то упущение по службе. Таким образом мы напали на опытного охранника. Фамилия его была Паас.
Так состоялось мое первое знакомство с тюремной камерой и судом. Но ни меня, ни моих товарищей оно не испугало. По решению руководителей Социально-философского общества мы должны были активизировать агитационную работу. Мы ходили на собрания, которые проводились в связи с референдумом, делали доклады, вступали в дискуссии с церковниками. Это было хорошей политической школой — нам приходилось выступать перед народом, отвечать на вопросы, что, в свою очередь, заставляло основательно изучать дело, обращаться за консультацией к старшим и более опытным товарищам.