Кто главный преступник узурпации народной власти?
Кто главный угнетатель народных масс?
Кто главный столп реакции и судебных убийств радетелей народа?
Кто главный виновник страданий сотен и сотен замученных и вопиющих об отмщении?
Он! Александр Третий!
Он, бесспорно, заслуживает смертной казни, за кровь, им пролитую, за муки, им причиненные. И эта казнь придет, ибо она неминуема. Она не за горами. И тогда ближе станет торжество свободы и справедливости, когда народ скинет ярмо царизма и сам начнет строить свою жизнь по справедливым законам. А до тех пор – борьба! Нескончаемая борьба не на жизнь, а на смерть! И пока в нас течет хотя бы капля крови, пока на обломках самодержавия не взовьется светлое знамя народной свободы, пока воля народа не сделается законом всей жизни многострадальной России, мы будем сражаться. До последнего вздоха.
Санкт-Петербург, 22 июля 1888 г.
Оторвавшись от чтения прокламации, подполковник Охранного отделения Департамента полиции Степан Яковлевич Голубовский с интересом посмотрел на Костю.
– Ну, как тебе это?
– Я бы просил обращаться ко мне на «вы»! – вскинул голову непреклонный Костик.
– Прошу прощения, – Степан Яковлевич, дабы убедить собеседника в искренности раскаяния, даже приложил руку к груди. – Ну, так как вам такая бумаженция? Вернее, ее содержание? Впечатляет, не правда ли?
– Полностью поддерживаю все, что там написано моим товарищем по партии, – твердо произнес Костя.
– А какой партии, позвольте поинтересоваться? – мягко спросил Голубовский. – Или это секретная информация, которую вы не откроете даже под истязаниями и пытками?
При слове «пытки» Костя повел плечами, что не ускользнуло от внимания подполковника Охранного отделения. «А не такой уж он и кремень, – подумал Степан Яковлевич, с интересом рассматривая собеседника. – Пожалуй, что и получится…»
– Нет, это не секретная информация, – выдержал взгляд подполковника Костя. – Я причисляю себя к партии радикалов-революционеров.
– То есть к партии террористов, я так понимаю?
Костик стойко промолчал.
– И что, вправду есть такая партия? Радикалов-революционеров? – спросил Голубовский.
– Правда, – усмехаясь прямо в лицо подполковника, ответил радикал-революционер.
– И где она?
– Вот здесь, – ответил несгибаемый Костик, коснувшись места на груди, где находилось сердце.
– Ясно.
Степан Яковлевич чуточку помолчал.
Потом еще чуточку.
Это был рядовой тактический ход в дознании – подождать, когда собеседник начнет волноваться и задавать самому себе вопросы: а почему это дознаватель молчит? Что он такое задумал? Не готовит ли он какую-нибудь хитроумную и изощренную каверзу, с тем чтобы подспудно и исподтишка выманить сведения, которые ни в коем случае не надлежит открывать? И Костя стал ерзать на стуле, явно выказывая нетерпение.