Отец хлопает меня по плечу. Кажется, мои родители сегодня склонны проявлять любовь тумаками. Они до невозможности рады видеть Софи и самую чуточку меньше — меня.
Нужно отдать матери должное, как хозяйка она превосходит сама себя — это если не обращать внимания на то, что она ворчит, будто бы я отощал, и впихивает в меня две порции добавки, а Софи настоятельно советует «накормить простуду». Разгорается оживленная дискуссия с участием моих родителей и двух официантов, которые нас обслуживают, насчет того, что же на самом деле значит это выражение. Софи тепло улыбается и нахваливает ужин.
Когда в конце концов нам удается вырваться из-за стола и приступить к делу, ради которого мы и приехали в Лондон, я чувствую огромное облегчение. Отец настаивает, чтобы мы взяли его двуколку, а кучером Ричарда Шиллинга, моего племянника, который вместе со своим отцом, Томом, помогал грузить кровать Софи в первый раз. Нам ведь все равно понадобится кто-то, кто будет держать лошадь, пока мы станем обследовать театры, и потому мы соглашаемся.
— Ричард, хотите, я возьму поводья? — спрашивает Софи, после того как он роняет кнут, путает вожжи и выезжает прямо навстречу приближающемуся экипажу. — Кстати, как поживает ваш отец?
Надеюсь, у него все хорошо.
— Нет, мэм, большое спасибо, но я справлюсь сам. — Голос у него ломается. Он отчаянно краснеет и роняет шляпу. — А отец жив-здоров, передавал вам сердечный привет, мэм.
Я спрыгиваю на мостовую, чтобы поднять шляпу, потому что одному Богу известно, что случилось бы, попытайся он сделать это сам. Скорее всего запутался бы в вожжах и удавился.
— Ричард, — шепчу я ему, подавая шляпу, которую ему теперь все равно не надеть, слишком уж она грязная, — она женщина, как и твои мать и сестры. Миссис Марсден тебе не родственница, но ради нашего благополучия, прошу тебя, думай о ней как о родной тете. Иначе двуколке конец, и нам вместе с ней.
— Да, дядя. — Он смотрит на новоиспеченную тетушку с трогательным обожанием.
В ответ Софи ему улыбается, и я подхватываю вожжи — пока они не исчезли под копытами лошади.
— Ричард, пожалуйста, давайте поедем дальше, — с подкупающей мягкостью просит Софи. Она поворачивается ко мне и шепотом добавляет: — Ого, а он еще худший кучер, чем вы, я-то думала, такого в природе не бывает.
— Вы меня раните, мэм.
Первую остановку мы делаем у «Друри-Лейн»: Софи считает, что Амелия по своей наивности могла сразу податься в известный театр. Она проходит по узкому переулку сбоку от Здания театра и о чем-то разговаривает с привратником. Разговор получается короткий.