Из газеты:
ВЕШКУРОВ, ПОЛЕГЧЕ, ОСТАВЬ СТАРЫЕ УХВАТКИ!
Главой заготовного цеха кожзавода является Вешкуров. Он большой спец, да еще старый.
Решил производство поставить. Дело, конечно, хорошее, но беда, когда в этом случае он применяет старые выходки, в наше время отжившие.
— Выгоню, уволю…
Рубит сплеча спец Вешкуров.
А завком, а РКК, а производственная ячейка разве вам, дорогой товарищ, позволят самочинно это сделать?
Нет, не позволят, и даже не позволят применять старые отжившие методы увеличения производительности труда.
Некоторые работницы волком воют от вашего административного режима.
Не забывайтесь, гражданин Вешкуров!
Если вы и хороший спец, но если с рабочими держите себя, как старый Держиморда, то, извините, и к вам мы можем применить то же самое.
Ячейковая
ПРОИСШЕСТВИЯ
Гр-ка Рылова в гостях у подружки гр-ки Безматерных в компании других визитеров напилась самогона и бражки, от которых тут же скончалась.
Поставщица кумышки гр-ка Курдюмова и радушная хозяйка привлекаются к ответственности.
Снизу послышался шум. Это опять дежурные изгоняли из губрозыска Бабина. В то время, когда началась история с убийством Черкиза, нищему досталось изрядно: его вызывали, снимали показания, привозили из каких-то притонов совершенно бесчувственного, протрезвляли и снова допрашивали, сажали в «байдарку», опять выпускали. Однако, так и не добившись твердого ответа на вопрос, что делал Бабин после того, как покинул дежурку за двадцать минут до начала операции, — решили отступиться. Правда, с Бабиным была еще одна закавыка: доставив нищего в губрозыск в день происшествия, его первым делом тщательно обыскали, но никакого оружия при нем, несомненно, не было. Не мог же он его где-то раздобыть за двадцать минут! За такое время и здоровый человек еле успел бы быстрым шагом дойти до «Медведя», а Бабин-то одноногий! Так возились, возились с ним впустую — и отступились. Но не тут-то было! Начались дожди, и нищий, приобыкнув в губрозыске, стал наведываться в него запросто, в любое время дня и ночи. Здесь ему было сухо, тепло; хоть и покрикивали, однако не обижали. Вид его, рвущегося вечером со скандалом и криком в «байдарку», а утром выспавшегося, весело настукивающего деревяшкой навстречу идущим на работу сотрудникам, стал вскоре всем окончательно невыносим, и уже проклинался на все лады Ренатка Динмухаметов, задержавший его с краденой рваной шалюшкой на шее, тем более что сам Бабин к той краже не имел, как оказалось, ни малейшего отношения, а выпросил шаль у одной из своих кавалерок-бродяг. Он приходил в губрозыск и днем, трезвый, палил внизу цигарки или разговаривал во дворе со своим подопечным Терешкой. Войнарскому даже советовали выставить пост на входе, дабы оградиться от Бабина и прочих докучливых посетителей, но он сказал так: «Хотите, чтобы к нам народ перестал ходить? Чтобы работать не мешали? Нет уж, пускай лучше мешают, тормошат немножко. А иначе зачем мы нужны? Разогнать, и дело с концом». Посудачили об этом, но спорить не стали, и Бабин продолжал свои визиты. Боялся он здесь только одного человека: старика Вохмина, потерпевшего по делу об убийстве жены. Вохмин так сурово разговаривал с ним, так громогласно обличал его, закосневшего в самых гнусных пороках, что нищий мгновенно стушевывался и исчезал. К Вохмину тогда тоже поцеплялись немного, но слишком скорбен и бестолков был его вид, чтобы можно было замыслить какие-то обвинения в адрес этого удрученного горем человека. И ответ его на вопрос, куда он делся в вечер операции, был прост и естествен: увидав, что никому до него нет дела, поплелся он тихонько на кладбище, поплакать на могилке жены…