Николай насторожился, стал вслушиваться, но собеседники за стенкой перешли на шепот, и он ничего не мог услышать.
Вскоре гость ушел. Федька, повеселевший, заглянул в горницу, оттопырив разбитые губы, трогая скулу:
— Обошлось, кажись! Теперь дернуть по случаю избавления, и — ша! Теперь все, брат. Нынче отдыхаем, а с завтрашнего дня — вникать тебе пора, да и сам-то я… подразомнусь чуток…
Находясь под впечатлением встречи с гостем и слушая невнятные речи Фролкова, Николай томился и думал: «Вот сейчас встану и уйду», — однако не вставал и не уходил. Чего он ждал? Может быть, боязнь потерять хоть какую-то крышу над головой остановила его? Что ни говори, зыбок, пуст и чужд был для Малахова город, находящийся за пределами этих стен. Никто не ждал его там: ни работа, ни друг. Николай говорил себе, оправдываясь: если человек по натуре честен и тверд в этой честности, такому не зазорно находиться и среди презираемых им. Душу-то грязью не запачкают! Подумаешь, одежонка погрязнится немного. Да пока вроде и не грязнят. Разговоры, правда, непонятные ведут — ну, так и шут с ними, с разговорами! Так он успокаивал себя. Но на самом деле, приноровившись уже немного к обстановке, в которой находился, Малахов всячески старался отдалить момент ее перемены. Легко принимать решения по житейским мелочам — они сами напрашиваются и не требуют больших душевных усилий. Когда же надо решить главное: куда идти, как употребить оставшуюся жизнь? — уклоняешься, медлишь малодушно — а может, не надо, может, и так обойдется? — хоть и знаешь точно, что надо…
На следующий день в семь часов вечера они вышли из дома. Федька, посвежевший и отоспавшийся, преобразился. Шаг его был быстр и мягок, движения плавны и мгновенны. Малахов еле поспевал за ним, и Фролков шипел. Наконец, скрипнув зубами, сбавил шаг и пошел рядом.
— Не узнаю я тебя, Федя, — запыхавшись, сказал Николай. — Шустрый стал какой. И не поверишь, что вчера страхом исходил.
— Замолчи! — надрывно выкрикнул Федька. Он снова ускорил шаг, заговорил отрывисто: — Что бы ты понимал, серая кобылка! Ну что ты в жизни, кроме обмоток да портянок, видел? А ему что ты, что я — плюнуть и растереть. Еще неизвестно, жил бы я или нет, если б на сегодня не понадобился. Понял, как у нас? Поря-адок… — Он засмеялся слабо и тихо, и Малахов содрогнулся от этого смеха.
«Вот сейчас и уйти», — подумал он. Федька словно угадал его мысли: схватил за руку и промолвил так же расслабленно:
— Рядом держись. Отойдешь больше чем на два метра — распорю.
— Зачем я тебе нужен? — спросил Малахов.