— С бандитом… Что бы ты понимал, дурачок молодой.
— Странно вы, гражданка, со мной обращаетесь, — вдруг ожесточаясь, скрипнул Семен. — «Ухарь-купец», «дурачок»… Прошу не забываться!
— В самом деле, пацан ты еще, — невесело произнесла Маша. — Со мной тебе совсем шуметь неинтересно, смотри… Что, испугался? — Она повернула к нему лицо, блеснули в усмешке зубы. — Поучила бы тебя благородным манерам, да недосуг теперь. Ну, мне тут и до дому рукой подать, — заторопилась она. — Ты не ходи дальше-то, а то муж еще невзначай увидит.
— Муж? Какой муж? А говорила — замужем не бывала. Может, ты Черкиза за мужа считаешь?
— Отстань ты с Черкизом! Сказано тебе — муж! — Она неуверенно улыбнулась.
— Законный, что ли?
Лебедяева замялась:
— Законный, не законный — какая разница!
— Так, ясно. Известны нам такие мужья.
— Известны так известны. Начальству, как говорится, виднее. А ну, иди отсюда! Му-уж! Что бы ты понимал!
У Кашина заболела голова: ни лжи, ни правды не мог он различить в этом долгом разговоре. И уйти так просто тоже не мог: своей связи с Черкизом Лебедяева не отрицала, следовательно, могла потянуться и ниточка. Он потоптался немного в нерешительности, затем сказал, прокашлявшись:
— Не сердись, извини… — И добавил зло и решительно: — А что я знаю? Теперь все спуталось. У меня одно на уме, пойми: зацепить эту свору, и — одним махом!
— Пустые твои слова. Говоришь: зацепить махом. Как же так можно? Зацепи, попробуй, я плакать не буду. А мне самой его отдать — нет уж, извините. Ну, отдам, допустим. А если сама после в чем-то виновата окажусь — меня-то хоть пощадите?
— Нет, это вряд ли.
— Вот видишь. Ох, запуталась я… Только успела подумать, что наконец-то душа на место станет, — опять голову заморочили, окаянные…
Они надолго замолчали. Наконец Кашин спросил:
— Так кто же твой муж?
— А я не знаю. Парень как парень. Ждет меня теперь. Ну, пускай ждет! Подождет небось! — Лебедяева захохотала, затем притихла и предложила: — Здесь рядом скамеечка есть — хочешь, посидим?
Сели на лавочку перед каким-то домом. Светало, и рассветная дрожь охватила Семена; он зябко тер ладони и пугливо поглядывал на спутницу. Что была Витенькина тонкость перед вязкой и смутной душой этой женщины? Как понять ее? Да и поймешь ли, не зная жизни Марии Лебедяевой?
Расскажем же ее.
Начать с детства — полусиротского, холодного, когда надо было прятаться от злого, вечно пьяного после смерти матери отца. И, проводив его самого на кладбище, стояла она на толкучем рынке, спасаясь от голода продажей последней рухлядишки. В то время и приметил ее купчишка Тарасов, только начавший неслыханно лезть в гору на военных поставках. А вскоре ее, пятнадцатилетнюю, разряженную медоточивой сводней, привезли в купленный на ее имя Тарасовым домик — на позор и стыд. Быстро забылась темная отцовская каморка.