Выходя из клуба, Виктор оглянулся, показал пальцами в воздухе: спички есть? Семен протиснулся к ним и, пока держал зажженную спичку, готов был провалиться под неотрывным, внимательным взглядом Нади. Да, она стала чужой, обидно незнакомой, будто не было детства, хорошей дружбы, всего, что так дорого в воспоминаниях…
…Вечерами они играли в лапту, ходили на пионерские сборы, на реку — ловить пескарей. Семен подсекал маленьких большеротых рыбешек, а Надя, жалея их, бросала обратно в воду.
Помнит Семен день похорон матери Нади. Музыки не было. Директор школы говорил речь. Надя не плакала, она удивленно смотрела на мать, стоя у гроба. Потом, когда гроб опустили и засыпали землей, тетка взяла Надю за руку и увела.
Встретившись с Надей через несколько лет в десятилетке, он увидел ее другой — совсем-совсем чужой. Конечно, и он был уже не прежний. Никогда раньше он не чувствовал, что так некрасив, смешон, ненужен. Если бы Надя знала, как он сам ненавидит свое лицо! Но она ничего не знала. Она уехала из деревни раньше, чем явился его отец. Вот всегда так: мысли о Наде приводили к воспоминаниям об отце. Но теперь Семен без прежней озлобленности и боли думает о нем. Он не мог объяснить себе, в чем тут дело. Время, что ли, притупило боль? Или товарищи помогают забывать об отце? Семен с болезненной настороженностью встречал каждое их движение и не находил и намека на неискренность или презрение. Было такое чувство, словно он после тяжелой болезни делал первые, нетвердые шаги. Было радостно оттого, что опять можно ходить, дышать, смотреть, и вместе с тем боязно, что кто-нибудь грубо толкнет. Но никто не толкал, и от этого хорошо и тихо становилось на сердце…
И все-таки Семен по-прежнему был неловок с людьми и, как и раньше, остро чувствовал свое одиночество. Наверное, он слишком долго оставался один со своей обидой на людей.
Он не имел друга. Жизнь товарищей по комнате, как бы она ни была ему близка и понятна, все-таки не была еще и его жизнью. Он привязался к Аркадию, любил в нем все: его походку, смех, умелую шутку, его способность к учению, но он не мог до конца освободиться от неловкости в обращении с ним. Такой замечательный парень, разве Семен может оправдать его дружбу? Его отношение к Аркадию походило на молчаливую, робкую привязанность. В последнее время Семен стал лучше чувствовать себя с Федором. В начале совместной жизни в комнате ему казалось, что Федор хуже, чем он ожидал, — какой-то сухой, будто застегнутый на все пуговицы; его решительность и прямота порой пугали.