Итак, он был один, но со временем понял, что свобода не легче жизни с Франческой. На счете в банке всегда были деньги — ему платили за картины, а иногда что-то переводила Фрэнки. Если бы хотел, он мог заводить любовниц и заниматься чем пожелает. Ему вот-вот стукнет сорок, и время превратилось в весенний наводок, у которого нет ни берегов, ни течения.
Лондон помрачнел. Победе нужно радоваться, а в городе царила опустошенность, сбивающая с толку и унылая. Горе и тягости и измучили людей, и порой последствия казались не легче самой войны.
Однажды Майкл укрылся от дождя в кинотеатре. Он сидел в мерцающем мраке и смотрел кинохронику, в которой живые скелеты с застывшими глазами висели на заборах из колючей проволоки. Лишенные не только одежды, но и плоти, люди казались не голыми, а бестелесными. Они страдали, но Майклу чудилось, что они жалеют его: «Убогий невежда! Ничего не знаешь о себе подобных, а еще художник!»
Снимали в концлагерях Германии и Польши. Реальность оказалась кошмарнее любого кошмара.
После хроники показывали мультфильмы, потом снова хронику. Майкл посмотрел ее еще дважды, не в силах осознать то, что видят глаза. Человеческое тело безжалостно уничтожили.
В последнее лето войны в одну огненную секунду был испепелен целый город, потом другой. Ужас достиг совершенства. Люцифер проснулся, но служил теперь и добру, и злу. Человеческому разуму стали подвластны разрушения, перед которыми пасует человеческая фантазия.
Погибших столько, что живые не успевали по ним скорбеть и возвращались к повседневной суете. Продолжалось некое подобие жизни.
Порой вечерами Майкл ходил на Дин-стрит. Там, над тратторией, был клуб художников, где председательствовала Мюриэль, мертвенно-бледная женщина, которую Фрэнки возненавидела бы с первого взгляда. Мюриэль подносила сигарету к темно-красным губам и говорила:
— Майкл, ты слишком сентиментален. Красота сейчас не в моде. Думаешь, твои боги благодарны? — Она гладила его седеющие волосы и смеялась: — Бедняга Майкл! Ангел прошлого, залетевший в эпоху, которой ангелы не нужны.
Время от времени Майкл наведывался в Хэмпстед-Хит к старому скульптору и его жене-художнице. Они еще верили, что искусство способно излечить больную душу, но их вера быстро таяла.
Как правило, Майкл работал до полудня, обедал в кафе, потом спал, работал до ночи и снова спал. На заре он выходил прогуляться и смотрел, как небо меняет цвет.
Сегодня утро морозное. Ближе к полудню потеплеет, но на заре еще холодно. Майкл надевает толстый свитер, шарф, перчатки и кашемировое пальто, подаренное Франческой на Рождество. Как старик закутался, самому смешно. Только если замерзнуть, заноют искалеченные руки и нога.