Но вот Волошина осмелилась и сделала шаг, второй. Он спускался вполоборота к ней, и она ступала шаг в шаг с ним, ледоруб держала цепко, на лед поглядывала с опаской.
Выбравшись на тропу, Чердынцев приказал ей идти вперед. И она терпеливо хромала, оступаясь, скользя по отсыревшим камням, — новичкам и новые трикони на башмаках не очень помогают! — а он шел и думал: «Я прав, никакая ты не альпинистка, самозванка ты, придется еще с тобой помучиться!» Впрочем, походка у нее была отличная, ноги сильные, и костюм очень шел к ней, — наверно, сшит лучшей московской портнихой специально для того, чтобы поразить «ледниковых медведей».
У поворота он бессознательно замедлил шаг, так ему не хотелось выходить под обстрел удивленных глаз вместе с этой спутницей. А она, завидев невдалеке куполообразное двухэтажное здание станции, насквозь просвеченное заходящим солнцем, вдруг остановилась, словно споткнулась, и воскликнула:
— Как красиво! Я так и представляла!
Она не видела, что на террасу, как по сигналу, выскочили все «мальчики» Чердынцева, а у некоторых в руках появились бинокли. Это видел только сам начальник гляциологической станции.
Они сидели на террасе полукругом — лицом к «больной», которая полулежала в плетеном кресле, положив туго забинтованную ногу на скамейку. Чердынцев через открытую дверь террасы пересчитал их глазами — собрались все, даже повар Салим сидел на корточках, привалившись спиной к стене. Конечно, сегодня воскресенье, но обычно «мальчики» работали и в воскресные дни. Чердынцев сам сходил на ледник и снял показания приборов, а для успокоения совести своих подчиненных наколол на двери кабинета объявление-приказ:
«По возвращении из командировки приступаю к обязанностям и произведу контрольный осмотр приборов утром 26 апреля…»
Пусть наслаждаются жизнью, если для них жизнь состоит в том, чтобы пялить глаза на женщину в красном…
А «женщина в красном» с восхищением слушала тут же сочиняемые новеллы из жизни гляциологов. Чердынцев, отдыхая после четырехчасового похода по леднику, прислонился к косяку, никем не замеченный, и тоже прислушался.
— И вот представьте, Тамарочка, я срываюсь и лечу по склону вперед головой и таращу глаза, как коршун, ищу, за что бы уцепиться… — Это плетет «охотничий рассказ» самый молодой из «мальчиков», аспирант Каракозов.
— Саша, зачем принижать себя! — перебивает его Милованов. — Ты летел, как орел, не закрывая глаз! Тамарочка, он падал двести метров и, как видите, остался жив…
«Не понимаю я этой молодежи, — размышлял Чердынцев. — Они только что встретились, а эта женщина для них уже Тамарочка, и они для нее — Саши, Васи, Жоржики…»