Каждый из хуторян — из тех, кто был здесь, — еще раньше, по ходу событий уже чувствовал, что заварившееся хлебово без оружия расхлебать не удастся, что днем раньше, днем позже, а вытаскивать спрятанную «фронтовую женушку» придется. А самооборона, о которой говорил Федор, для них, людей в большинстве обстрелянных, не один год возивших в тороках смерть, была еще не война.
Один лишь Пашка Морозов, невзначай угодивший сюда, в круг, сидел, покусывая и отплевывая податливый на зубах стебель донника, и с перепелесого от неровного загара лица его не сходила язвительная усмешка. Федор, разговаривая, нет-нет да и взглядывал на него и, щурясь, делая невольную паузу, отворачивался. За все время Пашка не проронил ни слова. И Федор ни разу к нему не обратился. Только в конце разговора, когда хуторяне заторопились к ужину, так как кашеварки уже стали кричать, что все простыло, Пашка задержался и сказал, озорничая:
— Вы про главного стратега не забудьте — про деда Парсана. Он не отнекнется от командования, ей-бо! Жалко, нет его тут.
Федор помедлил с ответом. Над его бровью, буро-серой от солнца и засохшего на ней пота, забилась жилка, и он долго потирал ее мизинцем, на котором багровел след повода. Ему, по-видимому, стоило больших усилий, чтоб сдержать себя. Он обернулся к шурьяку и вызывающе глянул прямо в его светлые озорные глаза. Но тот не принял вызова, отвел взгляд.
— Горько нам, Павел. Здорово горько! — глухо, как бы самому себе сказал Федор. — И мне, и твоей сестре.
— Ну, до горького, положим, еще не дошло. Это ты зря. — Пашка все еще усмехался, показывая мелкие, красивые, как и у Нади, зубы, но усмешка его была уже какой-то неопределенной и, во всяком случае, не из веселых. — Хотя по шкалику горькой не мешало бы. Ей-бо! Но… Пойдем пока так поужинаем. А то ведь небось с утра ничего еще не жевал.
— Спасибо. Как-нибудь другим разом. Меня вон отец с братом ждут.
В сумерках, в ту пору, когда совершенно чистый небосклон только что утратил дневное сияние — над ним еще рдело подожженное закатом облако, Федор подошел к костру, ведя заседланного коня. Он подошел с цигаркой в зубах — прикурить. У загасшего костра, засучив рукава ветхой, неоднократно чиненной кофтенки, сидела Варвара Пропаснова и выскабливала ножом закоптелый котел. Федор поискал былку или щепку, чтобы достать огня. Варвара быстро привстала на колени, ковырнула пепел ножом и подкинула Федору кусок блещущего жара. Он улыбнулся ей в знак благодарности.
— Как Надежда Андревна? Поправляется? — спросила она, снова усаживаясь перед котлом.