Я повертел письмо в руках и перечитал его. Открыл окно, закурил сигарету. Мне было трудно поверить, что эта женщина еще жива и у нее тот же адрес, что и пятнадцать лет назад. Я попытался представить себе, что произошло, когда Анна Принц получила мое письмо. Возможно, она успела забыть Генри Ружичку. Может быть, Генри Ружичка в ее мыслях уже переместился в число тех людей, о которых больше не думают. Я размышлял об архивах, которые постепенно накапливаются в нас: люди, увиденные лишь однажды. Те, кого мы боялись по дороге в школу. Наши увлечения. Друзья детства. Люди, которых нам хотелось бы повидать. Люди, которых мы обещали навестить, но к которым не приехали. Люди, всегда встречавшиеся нам неожиданно. Люди, которые появлялись по прошествии многих лет, становились лучшими друзьями и исчезали вновь. Люди с фотографий в газетах. Люди на эскалаторах, в окнах автобусов. Друзья по переписке. Одноклассники и однокурсники. Дальние родственники, о существовании которых мы не знали. Приветливые официанты в заграничных путешествиях. Лица без имен. Люди, которых мы хотели бы забыть. Люди, которые забыли нас.
В течение следующих недель я еще дважды написал Анне Принц. Я не был уверен, что она мне ответит, но все-таки решил попытать удачу. Ее второе письмо пришло уже через две недели после первого и было таким же, как и предыдущее, — кратким и сдержанным. Это не удивило меня, ведь Анна Принц жила в стране, где разговоры людей прослушивались, а я был незнакомым ей человеком. Она ответила на мое письмо, и это не показалось мне лишь долгом вежливости, я чувствовал: что-то случилось, она не хотела отпускать прошлое.
И когда я в конце концов написал, что она — единственный человек, который может рассказать мне о Генри Ружичке, больше ведь никого и ничего не осталось, в первые дни июня Анна Принц ответила своим неровным почерком, что ее мучают сомнения и посещают совершенно неожиданные мысли, поэтому ей сложно что-либо написать. Она отмечала, что ей было бы тяжело увидеть Генри Ружичку стариком, поскольку он остается в ее мыслях все тем же молодым мужчиной, каким Генри был в день своего отъезда. С одной стороны, ей так и не пришло в голову ничего, что могло бы помочь в моих изысканиях относительно наследства, но, с другой стороны, жизненный опыт подсказывает ей, что ответы появляются как бы сами собой, тогда, когда их не ищут. Если я действительно хочу, писала Анна Принц в заключение, она готова рассказать мне о Генри более подробно, принимая, разумеется, во внимание, что многого она уже не помнит. Правда, непонятно, как могла бы состояться наша беседа, поскольку мы живем так далеко друг от друга, а писать ей теперь трудно, в последние годы ухудшилось зрение. Катаракта, пояснила Анна Принц и добавила поэтическую строку, парящую отдельно от остального текста: «Медленно застилает наш горизонт пелена тумана».