Я рассказывал Еве о своей школе, которую потом закрыли. Показывал карты, которые мне удалось спасти из школы, и вечером мы разложили на полу в моей комнате громадную карту Азии. До поздней ночи мы путешествовали сначала вниз по Волге в Каспийское море, через Усть-Уртское плоскогорье к бескрайним пустыням Киргизии, шли под парусом по Сырдарье, по ее берегам росли апельсиновые деревья, на которые карабкались дети и кричали нам что-то на непонятном языке. Их волосы были коротко острижены, ребятишки бежали по берегу, бросали в нас сливами и махали руками, но ветер уносил нашу лодку все дальше и дальше, и вскоре мы уже не видели детей, не слышали их голосов и так плыли, пока не настала ночь; небо было прозрачным и звездным, мы оставили позади Ташкент и достигли места, где кончается река. Мы шли через горы, я тащил Еву на спине, но в конце концов мы так устали, что заснули, а когда проснулись на рассвете, были уже на высоте облаков; и, заметив, что облака обступили нас, мы прошли сквозь них, спустились вниз и наконец вышли на берег Иссык-Куля: на горизонте скользил белый кораблик.
Как я ни старался сосредоточиться на чем-то другом, мои мысли снова и снова возвращались к Генри Ружичке. Все чаще я замечал, что пребываю в мире грез, в котором фрагменты его жизни начинали складываться в какую-то мозаику, но, прежде чем я успевал разобрать узор, снова рассыпались. Возможно, в другое время я действовал бы иначе, сразу продал бы дом, с радостью принял бы те небольшие деньги, которые смог бы за него выручить, и забыл обо всем этом деле. Но той беспокойной весной мысль о Генри Ружичке, казалось, удерживала меня в этом мире; она стала своего рода точкой опоры.
Когда менее чем через месяц после отправки письма Анне Принц на полу в прихожей среди другой корреспонденции я обнаружил конверт, то понял, что случилось чудо. На конверте стояли мое имя и адрес, я перевернул письмо — на обратной стороне знакомым уже почерком было написано: Анна Принц, Кёльнштрассе 4, D-01976, Пирна, Германия. Я распечатал конверт и в первую очередь проверил подпись. Под письмом, у нижнего края страницы, действительно значилось: Анна Принц. Письмо было коротким. Она писала, что с прискорбием узнала о смерти Генри, и признавалась, что уже давно ожидала этого известия. С другой стороны, она была готова и к тому, что больше никогда и ничего не узнает о Генри. Писала, что благодарна за то, что я подумал о ней и написал. «Мы действительно были знакомы, — писала Анна Принц, — но, по правде говоря, с последней встречи прошло почти сорок лет, и многое уже позабылось». Она сожалела, что не может ответить на вопрос, почему Генри Ружичка оставил завещание на мое имя. Ей в голову не приходит ничего, что могло бы помочь в поисках ответа.