Пошли к Хейфицу. Он повернулся, посмотрел, и в его глазах я заметила любопытство.
— Давайте порепетируем.
Иосиф Ефимович Хейфиц — удивительный режиссер. Я принадлежу к школе Герасимова. Эта школа оправдала себя. Несколько поколений учеников Сергея Аполлинариейича заняли в кинематографе огромный плацдарм. И это не просто актеры и режиссеры, это — личности. Это целое поколение, каста такая — герасимовцы.
И вот — Хейфиц. Он совершенно другой режиссер. Он ничего не показывает вообще, как бы даже и лишнего слова не скажет, вроде ничего и не делает. Но он так строит беседу, что тебе кажется, будто ты сама что‑то придумываешь. От этого появляется уверенность в том, что ты на правильном пути.
В сценарии была сцена, где я говорю о том, чего я хочу в жизни. Такой монолог. Никто мной не интересуется, в семье заняты только кораблями, только заводом, а что думаю я, как я живу, это никому не интересно. Я чужая в семье Журбиных.
Такой очень наболевший разговор, который я вдруг выплескиваю. И вначале мы так репетировали с Хейфицем, а потом он предложил:
— Знаете что, вы возьмите счеты, откладывайте костяшки и в это время разговаривайте.
Принесли бухгалтерские счеты. Я говорю и одновременно считаю.
— А теперь вот вы, — говорит Хейфиц, — поскольку волнуетесь, делаете ошибки. Поэтому вы неправильно считаете. Сбрасываете это все, потом снова начинаете считать, потом снова, и у вас дебет с кредитом не стыкуется.
Короче говоря, всего два действия, а я не могу сосчитать, видно, что у меня в душе смятение. А режиссер дает мне все новые и новые задания. Я их подхватываю, сцена усложняется, усложняется, становится интересней. Маленькая сцена, но видно, что я чувствую, как я задыхаюсь оттого, что я должна это все высказать.
Хейфицу репетиция понравилась.
— Если завтра вы так же сделаете на пробе, то все будет хорошо.
На следующий день назначили кинопробу.
После репетиции я пришла в гостиницу и думаю: как я хорошо репетировала. И вдруг подумала: да это же не я все сделала. Это — Хейфиц. И если бы меня утвердили, с каким удовольствием я бы снималась в картине.
На другой день после пробы я уехала в Москву.
В актерский отдел Театра киноактера приходили телеграммы со студий — утвердили или не утвердили на роль. И я каждое утро открывала дверь и спрашивала:
— Что‑нибудь есть на мое имя?
Так продолжалось недели две. И вдруг в театре я встречаю Иосифа Ефимовича. Тогда был такой порядок — все пробы привозили из Ленинграда в Москву. И утверждали в Госкино.
Мне было неудобно спросить, как мои дела. А Иосиф Ефимович улыбнулся: