Брюд быстро вытащил ключ и отворил дверь.
— Внутррррь! — скомандовал он. — Стрррадайте.
— И тебе тоже hwatu ushh, — отозвался Джек, уворачиваясь от удара.
Едва пленники оказались внутри, дверь захлопнулась — и пикты выпустили Гутлака.
— Гаааааа! — взревел он, кидаясь на железный заслон.
Джек слышал, как страж всем телом бьется о дверь и колотит по ней кулаками. Спустя какое-то время шум стих; теперь слышалось только монотонное: убба-убба… убба-убба.
— Хорошо, что дверь заперта, — заметила Торгиль.
В камере оказалось не так уж и плохо: Джек видал и похуже. Пол устилала свежая солома, на столе стояли кувшин с водой, чашки, и тут же — хлеб и сыр. Смерть от голода узникам не грозит. От светильника на столе разливалось озерцо желтого света. Совсем небольшое; однако ж благодаря ему центр камеры выглядел не так уж и мрачно.
— А я думал, Гутлак погиб, — промолвил Джек.
— Так было бы милосерднее для него самого, — раздался голос из темноты. Все так и подпрыгнули; Брут выхватил меч. В ответ послышался горький смех.
— Ты пришел убить нас?
— Неееет, — донесся стон из противоположного угла.
— Мужайся, — произнес первый голос. — Если повезет, отделаешься всего-то-навсего несколькими тысячами лет в чистилище.
Брут убрал меч. Джек вгляделся в темноту.
— Почему ты не выйдешь на свет? — окликнул он.
Повисло молчание, затем из первого угла донесся шорох. Из темноты появился монах — медленно, с трудом волоча ноги и увязая в соломе.
— А я тебя помню, — проговорил монах. — И тебя тоже, сатанинское отродье.
Он яростно зыркнул на Торгиль.
— Ты его узнаешь? — спросил Джек.
Торгиль пожала плечами.
— Да мы столько монастырей разграбили, всех разве упомнишь?
— Неважно. От меня уж только тень осталась. А скоро и ее не будет.
Монах доковылял до скамьи и осторожно опустился на нее.
И тут Джек и впрямь узнал его. Перед ним сидел тот самый монах, которого продали пиктам на невольничьем рынке. Только в ту пору он был изрядно тучен.
— Я сердечно рад видеть тебя живым, господин, — промолвил Джек. — Я думал, тебя съели… эти… гхм…
— Пикты? — Монах рассмеялся и тут же закашлялся. Из дальнего угла вновь донесся стон. — В наши дни они человечинкой уже не закусывают, хотя слухи такие распускают, что правда, то правда. Чтобы запугать людей: ведь пикты просто обожают, когда их боятся. Сейчас у них обычаи куда похуже.
— Что может быть хуже людоедства? — При виде жалкого состояния монаха у Джека просто сердце сжималось.
Узник превратился в настоящий скелет, на котором свободно болталась ряса. Кашель сотрясал все его тело; на щеках проступили лихорадочные алые пятна.