И все смолкли — все, кроме Гутлака. Тот переминался с ноги на ногу и негромко бормотал что-то себе под нос. Гудело и потрескивало пламя костра. Луна самую малость склонилась к зениту. Все ждали. Джек обнял Пегу за плечи, словно защищая. Торгиль с трудом сдерживала нетерпение — как и полагается воину-викингу в преддверии боя. Отец Север молился.
Из самого сердца пламени донесся отдаленный стон. Заскрежетал сдвигаемый камень. Огонь разгорался все ярче, рвался все выше — к самому небу, до звезд. Послышались отголоски криков, и сердце у Джека дрогнуло: столько страха и боли звенело в них. То звучали голоса навеки проклятых.
Джеку отчаянно захотелось убежать, но ноги его словно приросли к месту. Воля и способность здраво мыслить разом оставили его. Он неотрывно глядел в костер, внутри которого рождались смутные тени.
Эти призраки были еще чудовищнее, нежели мальчуган представлял себе по рассказам отца. Отец-то в жизни не видел настоящего демона. Ужас внушали не только когти и зубы, но и отвратительные тела, наполовину скрытые в пламени. Глаза их пылали адским знанием. Они видели самое худшее; они были воплощением всего самого худшего. От них исходила ненависть — как гнуснейшая вонь. Воняло, впрочем, тоже изрядно. Тысячи мерзких запахов разложения и тлена смешались в их дыхании.
Джек заткнул нос, но это не помогало. Пега стиснула руки. Отец Север рухнул на колени. Торгиль сложилась вдвое: ее рвало. Впрочем, далеко не только ее. Волна неодолимого страха захлестнула зрителей, как эльфов, так и людей. Отец Суэйн лежал, не пытаясь подняться, и невнятно бормотал что-то в страхе.
Высоченный призрак протянул из недр пламени длинную-предлинную руку и указал обугленным пальцем сперва на Джека, затем на Пегу, затем на Торгиль.
— Воительница, — произнес голос, подобный отдаленному рокоту грома.
Торгиль неотрывно глядела на демона, не в силах стронуться с места. Куда ей было тягаться с таким противником; но даже сейчас, когда все остальные были парализованы страхом, Торгиль нашла в себе силы заговорить.
— Я — воительница Одина, — прохрипела она. Джек видел: каждое слово отзывается в ней невыносимой болью. — Я не принадлежу тебе.
Тварь расхохоталась — земля заходила ходуном.
— Это мы еще посмотрим, — проговорил демон. — А это у нас что такое?
Палец, качнувшись, указал на отца Севера.
— Я помню тебя. А ты меня не забыл? Это ведь я нашептывал тебе на ухо про русалку.
Монах утратил дар речи. Он судорожно стискивал в пальцах оловянный крестик, губы его шевелились, но с них не слетало ни звука.